Но рассуждать не положено, я маленький человек и должен выполнять приказы полковника Сахнова. А один приказ я с первых же шагов не понял — Дата Туташхиа ведь не гимназист, к чему же я должен его готовить? Так прямо и спросил полковника. И получил ответ:
— Всыпать ему пятнадцать розог!
— За что, господин полковник?
Услышал громовый хохот — такой, что стены задрожали. Конечно, глупо было спрашивать, разве я сам не понимаю. Но вырвалось помимо моей воли потому, что если Дата выскользнет из наших рук, то до Сахнова он, возможно, не дотянется, но отыграется не только на мне, но и на моих детях. Но объяснять, этого я не стал. Вышел из комнаты и послал полицейских за Туташхиа.
Пятнадцать розог? Извольте, ради бога. Но людей своих я тоже знал как облупленных. Кто из них решится поднять руку на Дату? Есть у меня один дурак Мангиа — другого такого дурака не сыщешь на земле, но и он сообразит, что каждый удар, нанесенный Дате, будет стоить смерти. Сколько ударов — столько смертей.
Привели его. Стоит и смотрит на меня, ни слова не говоря. Разве поймешь, что он, мерзавец такой, задумал.
— Уложить! — приказал я.
Пять полицейских набросились на Туташхиа. Но каждый тут же получил от него по тумаку, как по конфете, — кому куда попало, и мои люди замерли как на параде.
— Уложить! — закричал я опять, распаляясь от собственного крика и злости.
— Не подходите близко, — спокойно сказал Туташхиа.
Потом посмотрел на розги, сам лег на пол, приговаривая при этом каждому:
— Ты — Сабагуа, ты — Толуа, ты — Мангиа, ты — Чилориа, а ты — Габисониа.
— Начинайте, — потребовал я. — Чтоб каждый ударил три раза. Вот и выйдет пятнадцать.
Должен сказать, не очень мои люди усердствовали. Замахивались, правда, лихо — так, что розги свистели в воздухе, а били тихонько, совсем не так, как принято было бить. Лежал абраг не шелохнувшись, в упор на меня смотрел, ни слова не произнес, ни звука.
И вдруг открывается дверь и на пороге появляется полковник Сахнов, и с таким криком, как будто бьют его, а не безмолвного Дату Туташхиа:
— Что тут происходит?! Прекратить это варварство! Кто дал вам право! Идиоты! Посмотрите на этих кретинов! Сейчас же вон! Килиа, гони прочь этих людоедов! За решетку всех!
Я-то догадался сразу, что за спектакль он устроил, не в первый раз принимаю участие. Но люди мои все приняли за чистую монету. Как услышали этот крик, побросали сразу розги и бросились прочь из кабинета, толкаясь и перегоняя друг друга.
— Вставайте, прошу вас! — сказал полковник таким тоном, что, казалось, он сию же минуту начнет просить прощения.
Туташхиа встал.
— Снимите с него кандалы.
Я позвал Мангиа и велел ему выполнить приказ полковника. Мангиа забрал кандалы и ушел.
— Я прошу вас сюда, господин Туташхиа, — сказал полковник, направляясь в заднюю комнату. И снова ко мне: — Разве можно так оскорблять человека? Розгами…
Получилось, что это я все придумал, я во всем виноват. Но Туташхиа не такой дурак, не чета полковнику, он, я заметил, прекрасно понял, что к чему.
Расселись мы по своим местам. Я достал бумагу, чтобы вести протокол допроса. Смотрю на полковника, жду, с чего он начнет.
— Вы знаете братьев Чантуриа? — в упор спросил Сахнов.
Братья Чантуриа были абрагами — об этом знали все.
— Каких Чантуриа? — ответил Туташхиа.
— Разбойников.
— Нет. Не знаю.
— Знаете, знаете! — стал уверять полковник. — Расскажите, какие у вас отношения?
— Да не знаю я их! — уперся Туташхиа.
Тоже был упрямым и пройдохистым, не меньше чем Сахнов. Битых полчаса один твердил — знаете, а другой повторял — не знаю. А я все заносил в протокол, что поделаешь, если должность у тебя такая. Ну, полковник, конечно, ничего не добился замолчал. А подумав, сказал:
— Хорошо. Потом поговорим об этом. А теперь послушайте, что я вам скажу. По милости наместника вам были прощены все преступления, которые вы совершили прежде. Это, конечно, так. Но документ ваш теряет силу после того, как вы провинитесь в чем-нибудь потом. И тогда вас будут судить за все преступления, а их так много, что дело ваше нельзя вместить в самую толстую папку. Виселица — единственное, что вас ждет. Знаете ли вы об этом?
Туташхиа не отвечал.
— Достаточно доказать, что существует преступная связь между вами и братьями Чантуриа, — и ваша жизнь закончится на виселице.
— Не знаю я их, — в который раз повторил Туташхиа.
Полковник покачал головой, как будто сожалея об его упорстве, и, повернувшись ко мне, приказал:
— Повторить!
Снова я вызвал своих полицейских.
— Напрасно все это, — сказал Туташхиа, — ничего вы все равно не добьетесь.
— Добьемся, добьемся, — повторил полковник. — Приступайте!
— Килиа! — обратился ко мне Туташхиа по-мегрельски. — Полковник твой, как видишь, умом не блещет, по глупости, смотри, втянет тебя в историю. Братья Чантуриа, я вижу, тут ни при чем. Чего он хочет? Пусть скажет прямо, нечего со мной в жмурки играть, понимаешь ты это?
— Всыпьте ему как следует! — крикнул Сахнов, а сам поманил меня пальцем, требуя, чтобы я перевел ему то, что сказал Туташхиа.