Дата Туташхиа. Книга 4

— Ты, Бониа, трус и хочешь ложью себя утешить: обидел меня Туташхиа, и не смог я его убить! А ты вспомни: ведь ты сначала все рассказал и молил простить тебя, а уж потом до тебя дошло, что пес беснуется. И кот здесь ни при чем, и не для тебя я его притащил. Чтобы понять, что не для добрых дел ты на этой мельнице торчишь, Соломонова мудрость не требуется. Да чтоб еще котов таскать в этакую даль…

— А зачем же, Дата-батоно, понадобилось, чтобы мой пес все это время брехал без передыху?

— На его брехню из деревни хоть кто-нибудь да прибежит. Не может того быть, чтобы тебя одного здесь купили. Спали они себе преспокойно, а услышали лай, подумали, с чего собака мельника разгулялась, — может, Туташхиа явился, засел в кустах и высматривает. Пока собака лаяла, ни одного из дома не выгнать было. Сидели себе, сжимая казенные револьверы, и мечтали о пяти тысячах. А теперь, когда пес замолчал, они решили — ушел Туташхиа. Трус любопытен и до сплетен, как баба. Они места себе не найдут, пока по одному не приволокутся сюда и не разузнают, с чего это пес из себя выходил. Жалко, времени у меня нет, а то б я остался и поглядел на всю эту роту своими глазами. Я ухожу. Бери пять рублей. Они тебе пригодятся, а больше у меня нет.

— Не надо, Дата-батоно…

Бониа и правда не хотел брать денег. Туташхиа это понял.

— При другом обороте дела не было б разницы, взял бы эти пять рублей или нет. Хватило б и того, что я тебе предложил, а там бы уж делал как знаешь. Но теперь такой расклад получился, что предложить мало, надо, чтоб ты их взял. Так что давай клади в карман и запомни всех, кто придет нынешней ночью и завтра с утра пораньше будет спрашивать тебя, с чего это собака лаяла.

Мельник взял деньги, вытащил из кармана кисет и спрятал.

— Смотри, Бониа, не обмани меня, а то я такое устрою, что полетишь ты с этой мельницей, и не то что о приданом, о мамалыге тебе и дочкам твоим скучать придется.

Бониа двумя руками держал развязанный кисет и не мог отвести от него глаз. Туташхиа поднял с пола кота и срезал с лапы веревку.

— За что ты даешь мне эти пять рублей, Дата Туташхиа!.. — закричал Бониа. — Забери их обратно. Не нужно денег, я и так скажу, кто придет и станет спрашивать…

— Тс-с-с, Бониа, спокойно! Я заплатил тебе не только за это. Гляди, гляди в кисет!

Мельник поглядел.

— Гляди и соображай — увидишь, кто ты есть и каким должно быть человеку. Для того я и дал тебе эти деньги.

Туташхиа снял со стены бурку, перекинул ее через локоть.

— Дата Туташхиа, лучше б ты убил меня, — рыдал Бониа.

Туташхиа был уже у двери, когда Бониа крикнул ему:

— Погоди, Дата-батоно, послушай, что я скажу…

Абраг обернулся.

— Знаешь, кто со мной говорил в Кутаиси и на это дело уломал?

— Кто? — Туташхиа приблизился к мельнику.

— Сидел там еще жандармский начальник, здешний, кутаисский, но он больше молчал, а говорил твой двоюродный брат Мушни Зарандиа. Только он назвал себя по-другому, думал, я его не знаю. А я все знаю: и что он полковник — знаю, и что в Петербурге большими делами ворочает — тоже знаю. Это он купил мне мельницу у Шарухиа.

Дата Туташхиа стоял будто вкопанный, но это длилось лишь мгновение. Он поднял коптилку, поднес ее к лицу мельника и осветил глаза.

— Когда это было?

— В июне.

— Не врет, — тихо сказал Туташхиа и поставил коптилку на стол.

Абраг думал. Мельник помолчал-помолчал и говорит:

— Неверный и хитрый он человек, твой брат, Дата-батоно. Остерегайся его, ой как остерегайся!

— За мной не Мушни гоняется — его начальство за мной по пятам ходит, а у него служба такая — никуда не денешься, — делает, что велят. Таких, как он, у них хорошо, если два-три найдется. Ты об этом помнить должен. А осторожности мне хватает. И если смерть моя разыщет меня, так не оттого, что берегся плохо, а оттого, что этот час судьбою назначен.

Туташхиа распахнул дверь. Кот прыгнул через порог и побежал прямиком к дому Ноко Басилая.

— Это порода в нем играет! Ты только погляди на эту туташхиевскую породу!

Абраг обогнул мельницу, сбежал по склону, перепрыгнул через забор Бечуни Пертиа. Он на цыпочках поднялся по черной лестнице и приоткрыл дверь. В коридоре было темно. Абраг пошарил по стене, нащупал дверь, постучал. Подождал немного, никто не отвечал, и он взялся за ручку. Сзади слабо скрипнул пол. Туташхиа пошел на звук и приник ухом к двери, из-за которой донесся скрип. Снова полная тишина, но кожей и нюхом абраг чувствовал, что за дверью кто-то притаился. Может, чужой? В конце коридора светлело окно. Луны отсюда не было видно, только ветки ореха мерцали серебром, и дальше, где кончался двор, среди фруктовых деревьев прятались маленькие домишки. Он вдруг вспомнил свое стадо и бычка Кору, который весь пошел в своих предков и превратился в здоровенного черного бугая с огромным белым яблоком на боку. Кора ворочал голубыми, помутившимися от старости глазищами, и абраг, улыбаясь воспоминанию, любовался бравым бугаем, который достался ахалкалакским молоканам и которого вернуло ему сейчас его воображение.

Он постучал.

— Кто там? — послышался из-за двери голос Гуду.