Дата Туташхиа

«Я не убью тебя, чтоб не оскорбить хозяина!»— крикнул Дата, и единственная его пуля сорвала папаху с головы Хитаришвили. Он перемахнул через забор и был таков. Еще пять лет назад Дата умел проделывать такие фокусы. Сегодня, пожалуй, уже и не сможет, а лет через пять и подавно. Старость стучится в дверь. Придет день, одолеет его Хитаришвили или какой другой шакал, либо найдется охотник, который по доброй воле пустит ему пулю в спину. Сейчас охотников снести ему голову раз в десять больше, чем раньше было у него друзей и приятелей. Народ — известное дело, — ему сто раз добро сделай и один лишь раз зло, так он добро забудет, в грязь втопчет, а дурное будет держать в памяти — не выпустит. Абрагу нужно молодое здоровье и зрелый ум! Только это я и хотел сказать, отец. Ничего больше!

— В кого только ты уродился, понять не могу, — сказал Магали. — Что ты, Коста, лисой крадешься? Хочешь, чтоб Дата бросил оружие и взялся за мотыгу, — к этому ведешь? Было дело, помирил его Мушни с властями… Что из этого вышло, сам знаешь не хуже меня…

— Жил бы спокойно, никто б его пальцем не тронул, — перебил отца Константин. — Его на каком условии замирили? Чтоб закона не нарушал и вел себя прилично. А он — что? То с Чантуриа путался, то еще бог знает с кем какие-то дела обделывал…

— Когда человек честный и справедливый попадет в беду и нужду, тогда закон перестанет существовать, Коста! — сказал Дата.

— А какая такая нужда пришла к тебе?

— Ко мне — никакая. А к ним пришла, и я свой долг исполнил…

— А закон свое исполнил… И ты опять абраг!

Дата едва шевельнул плечами и, улыбнувшись, захлопнул затвор карабина и спустил курок.

— У каждого своя доля, Коста. Так уже заведено не нами, — сказал Магали. — Как кому на роду написано, так он и живет. Мы привыкли к своей доле, Дата — к своей, его уже не переделать.

— Нет уж, отец, извини, — еще сильнее вспылил Константин. — Человеку не хелечо положено быть, чтобы только к себе тесать, а поперечной пилой, чтобы в обе стороны резать. Дата говорит, как мне нравится, так и буду жить. И рубить, и тесать в свою сторону буду. А в нашу сторону опилки и стружки будут лететь, да?.. Я не хочу его обидеть, но вот уже восемнадцать лет ходит он в абрагах, и все эти годы для Эле были одним мучением, она в старуху превратилась, а женщина ведь молодая. А вы с матерью? Глаза у вас от слез не просыхают. Кроме беды, что вы от него видите? Вспомните, сколько раз говорили нам — убит наш Дата, и сколько раз в наших семьях посеялось горе? А возьмите Мушни. Четырнадцать лет висит над ним… все его начальники в Тифлисе и Петербурге за пазухой камень держат… выручает Мушни своего брата — не будь Мушни, давно бы качаться Туташхиа на виселице. А так бы, кто знает, каким большим человеком стал бы Мушни, не мешай ему Дата. Шалва подрос, гимназию кончает, у него своя дорога. Сколько раз эту дорогу перережет судьба Даты? Да не то что эти два десятка годов, что он в абрагах ходит, — с самого детства — кто из нас не был ему и добрым братом, и сестрой, и отцом, и матерью? Кто из нас хоть раз отступил от своего долга? Хоть одно слово жалобы или упрека слышал кто? Или ссора какая-нибудь — этого и в помине не было, и в мыслях никто не держал. А сейчас пришла пора, Дата сам должен понять — вам на старости лет покой нужен, Эле — тоже, Шалве — строить свое будущее, у меня тоже семья, неужели я своей доли покоя не заслужил? И с Мушни посчитаться надо — он своей дорогой идет. Дата об этом тоже помнить должен.

Когда Константин заговорил о хелечо и поперечной пиле, Дата оставил свое оружие и слушал брата, не отрывая глаз от его лица. Просто удивительно, как умел он слушать… Мускул на лице не дрогнет, глаз не моргнет — час будет слушать, и видно, не только слушает, каждое слово впитывает и в голове своей переваривает.

Долго стояла тишина, когда Константин кончил говорить.

— Такой разговор между мужчинами вашего возраста возможен лишь с одним-единственным условием: если один осуждает поступок другого, то он должен тут же сказать, как следовало в этом случае поступить, чтобы было честно и справедливо.

После этих слов Магали все опять замолчали.

— Я сказать этого не могу, — ответил отцу Константин. — На той неделе поеду в Тифлис и, если застану Мушни, поговорю с ним. Послушаю, что он скажет.

— Знал бы ты, брат, сколько я сам об этом думал-пере-думал, — заговорил Дата, — не могу я два дела сразу делать, не получается у меня. А когда не получается, тогда надо выбирать то дело, которое больше отвечает твоему достоинству. — Говорил Дата очень спокойно. — Как мама? — спросил он Магали. — Как ее сердце?..

Мы остались до утра. О Дате больше не говорили. Андро Салакаиа угостил нас на славу и отправил отдыхать. Утром мы тронулись в путь и благополучно вернулись домой. Так закончилась эта история.