Дата Туташхиа

Я опустил палку и весь похолодел. Еще бы не похолодеть! Этого я никак уж не ждал, а потом, если то, что ходило тогда о Туташхиа, было правдой хоть вполовину, здесь не то, что похолодеешь, а в ледяной столб превратишься. Но и это ладно! Но как я, тертый-перетертый, дверь оставил открытой — это меня уж совсем допекло. Стою я, как дурак, ушами хлопаю и думаю, зачем это его принесло? А больше всего я сам себе удивлялся — ну, чего я хочу, в конце-то концов? Если этот Дзобин обидчик уходил из наших рук, меня бросало в ярость — как я мог его прохлопать? А когда он у нас перед глазами вертелся и я видел — не уйти ему от нас, так я молиться начинал: пропади да исчезни, сгинь с моих глаз! Я ведь страха не знаю. Столбняк на меня может найти — это другое дело. И тогда, у Карпыча, я тоже не испугался, а как бы остолбенел. А как отошел, так сразу соображать стал: не уберется он сейчас же — вот-вот Дзоба нагрянет, и тогда без крови не обойтись.

Подходит он к нам и то на меня взглянет, то на Карпыча, который полеживает себе, мордой в стол уперся.

— Пришел! — Карпыч на радостях как вскочит, думал, потолок прошибет головой. Ноги — в брюки и в миг стал хоть на бал вези его. Даже гамаши натянул. Я в цирке раз одного видел — за пять минут сто одежек менял. Так у Карпыча ему учиться и учиться.

— Пришел, родной! — У Карпыча в углу стоял сундук, он и бросился его отодвигать.

— Кто ты и зачем тебе знать, кто я? — спросил Дзобин человек.

Всю эту «инквизицию» и «произвол» он от начала до конца слышал! Я оторопел было, но быстро пришел в себя и сам ему наперерез:

— Ты Дата Туташхиа?

Карпыч, как это услышал, бросил двигать свой сундук, влез на него и глаз не сводит со своего гостя.

— На каторге был?

Я кивнул.

— За что дали?

— Фальшивые деньги… — Этот человек взял меня в оборот и вертел меня, как ему хотелось. Я хотел ему сказать, что не его это дело, был я на каторге или нет, и пусть сам ответит, Туташхиа он или не Туташхиа, а вместо этого, сам видишь, какая петрушка получилась. Но все же поинтересовался, с чего это он про каторгу подумал.

— Кандалы таскал. По походке видно, — ответил он.

Значит, он не только шел за мной и смотрел, куда я сверну и куда приду, он еще понял, что я на каторге был. Теперь ему ничего не составляло расспросить меня, какие я дела обделывал и где, и, бог ведает, наверно, заставил бы меня все ему выложить. А после заставил бы еще проводить себя на поезд, внести хурджин в вагон, дал бы гривенник и отпустил…

— Я — Туташхиа. Дата Туташхиа. Тебе — зачем?

— Ты Дзобу Дзигуа помнишь?

— Помню. В духане он с тобой сидел?

— Он самый.

Туташхиа помолчал и взглянул на меня:

— Ну, дальше?

— А дальше то, что он вот-вот заявится. И знаешь зачем? Тебя прикончить. Он человек такой, жалость ему незнакома. От своего он не отступит. Не знаю, кто из вас кого обойдет, но крови не миновать. Быть посему.

— В моем доме убийство?!! В мокрое дело хотите меня втянуть? — Карпыч забегал вокруг нас, как оглашенный. — Полицию позову. Городовой!!!

— Успокойся!

— Брось фармазонить, сядь, мать твою…

Захар Карпыч опустился на сундук и притих.

— Дзоба Дзигуа хочет убить меня?.. Почему?

— Это уж вам с ним лучше знать.

— Ну и как же мне быть?

— Кончай свои дела и уходи, пока он не пришел.

— Я подумаю, — проговорил Туташхиа тихо.

Он достал из кармана три сотенных и протянул Карпычу.

— Дай то… зачем звал.

Карпыч не был бы Карпычем, если б из любого дела пользы себе не вытягивал. Что, ты думаешь, он сказал Туташхиа?

— Тот человек велел тебе передать, что только книжка стоит четыреста, да печать — сто. Меньше пятисот не выходит! Честью своей клянусь, раз дело вот так поворачивается, мне и комиссионных не надо. Ничего не надо. Ни копейки…

Перекупщики, кто понаглее, как делают? Он тебе покажет товар, ты с ним договорился и пошел за деньгами. Приходишь, а он тебе преподносит — хозяин товара по этой цене не соглашается, а запрашивает вот сколько… Он ведь хозяин товара, но видит, у тебя надобность, интерес, значит, можно с тебя содрать побольше. Какой там человек, какие комиссионные и задатки… Карпыч понял, что людям минута дорога, не станут они из-за пары сотен тянуть, он и давай выжимать. Я разозлился, но у меня одна забота — лишь бы Туташхиа побыстрей удочки смотал, а там Карпыч пусть хоть тысячу с него сдерет.

Туташхиа вывернул все карманы, наскреб еще восемь червонцев.

— Бери, — говорит, а сам улыбается. — Нет у меня больше ничего, а так бы и разговаривать не стал, отдал бы.

— Не могу, голубчик. Что же мне, сто двадцать из своего кармана доплачивать? Как хочешь, не могу…

А время идет… А этот здесь канючит… Я-то понимал, на что эта тля надеется. На то, что Васо спешит больше, чем

Туташхиа, он и выложит свои денежки! Да если б они у меня и были — шиш под нос он получил бы от меня. И не то что не получил — убрался б Туташхиа, я б его денежки из Карпыча все выжал, а не все, так уж пополам поделил бы. Этот прохвост и похуже чего заслуживал.