Юридическую контору я завел лет восемь назад. Контора, как контора: два присяжных поверенных, нотариус, два комиссионера и несколько мелких служащих. Брался я за самые разные дела — составлял документацию при крупных коммерческих сделках, был посредником в Купле-про-даже, вел комиссионные дела. Нельзя сказать, чтобы я был слишком богат, но денег было достаточно для беззаботной холостяцкой жизни. И хотя мне уже исполнилось тридцать пять лет, но все свое свободное время я тратил самым легкомысленным образом: кутил, играл в карты и веселился, как мог. На это, естественно, уходили кругленькие суммы, и я их спускал, нисколько о том не жалея. Месяца два в году я проводил за границей, ездил в Москву, ездил в Петербург. Конечно, по большей части то были сугубо деловые поездки, которые я совершал по милости своей юридической конторы, не отказываясь при этом от радости нашей быстротекущей жизни.
Короче говоря, я был в то время весьма известным и вполне преуспевающим адвокатом. Само собой разумеется, что двери домов тифлисской знати были для меня всегда открыты, хотя я редко пользовался своим положением и переступал их порог. Потому, наверно, что я никогда не придавал особого значения чинам и должностям. У меня была собственная мерка для людей, свои суждения.
Итак, я сидел после ночных развлечений в конторе и ждал клиентов, когда вошел секретарь.
— Турецкий подданный, — доложил он, — по национальности лаз (1
И повторил:
— Мускиа, — добавив, — ударение на а.
— Арзнев Мускиа? Ударение на а? — переспросил я.
— Да, сударь.
— По какому делу?
— Он хочет купить имения в Картли и Кахетии — сады и виноградники, — пояснил секретарь.
Хотя подобные сделки обычно заключались при посредничестве дворянского банка, удивление мое было не слишком велико, — юридическая контора Ираклия Хурцидзе день ото дня становилась все известнее, и появление этого клиента было лишним тому подтверждением.
— Просите через десять минут! — сказал я секретарю, желая поднять в глазах нового клиента значение фирмы, хотя, должен сказать, мне самому не терпелось увидеть господина Мускиа. Дело в том, что в это время земельные проблемы казались мне чрезвычайно важными, затрагивающими не только частные, но и национальные интересы. В ту пору грузинские дворяне за гроши продавали свои поместья. Покупали их чаще всего землевладельцы, но не грузины, и мне представлялось патриотическим долгом спасти землю какого-нибудь разорившегося дворянина, а с ним и богатства моей страны от чужестранца. Именно поэтому приход лаза взбудоражил меня, и я перебирал в памяти все, что смогу предложить этому, как мне казалось, с неба свалившемуся спасителю наших земельных угодий. Ну, конечно, я не мог не думать и о том, чтобы встретить с достоинством своего богатого соотечественника, и к тому же патриота, не уронить себя в его глазах.
Но вот секретарь открыл дверь и, пропустив лаза вперед, представил его мне.
Я вышел из-за письменного стола:
— Адвокат, князь Хурцидзе. Прошу вас сесть. Я к вашим услугам!
Я попросил секретаря оставить нас и вернулся к своему столу.
Арзнев Мускиа сел в кресло, пристально на меня взглянул и, опустив голову, как будто погрузился в себя. Это меня не удивило — деловые люди перед беседой с адвокатом иной раз долго собираются с мыслями, однако молчание моего нового клиента тянулось без конца, перешло все границы, и мне показалось, если я не прерву его, ото будет попросту невежливо.
— Господин Арзнев Мускиа! — с почтительностью обратился я к нему. — Я слушаю вас внимательно! Мы соотечественники, и я считаю себя обязанным помочь вам в вашем благородном деле.
Гость доброжелательно поглядел на меня и, мягко улыбнувшись, сказал:
— Я пришел не по тому делу, о котором вам доложили. Я пришел совсем по другому делу.
Когда человек в течение десяти минут готовится вести речь о покупке виноградников и неожиданно узнает, что виноградники тут как раз-то ни при чем, понятно, он может растеряться.
— Я слушаю вас, — с трудом выдавил я.
Гость снова задумался, в глазах его мелькнуло напряжение. Потом он метнул на меня острый взгляд, встал и прошелся вдоль моего письменного стола. На меня он не смотрел и, казалось, даже забыл о моем существовании. Он был, наверно, моего возраста. Красив. В больших и ясных голубых глазах — едва заметная печаль. Белокожий, светловолосый… На нем была чоха из верблюжьей шерсти, украшенная газырями старинной и редкой работы, и пояс с кинжалом.
Вдруг он остановился и деловито опустился в кресло.
— Господин адвокат, — тихо сказал он. — Я пришел по такому делу, за которое, наверное, никогда не брались ни вы, ни ваша контора. Об этом деле и не скажешь, что это — дело. Я попытаюсь все-таки вам объяснить. У вас есть друг в Кутаиси — Элизбар Кочакидзе. И вот этот ваш друг направил меня к вам — поговори, мол, с ним, может, он возьмется помочь тебе. Ему я все объяснил.