Датский король

— Что же вы молчите? — продолжал немец. — Не узнаете родную речь? Давайте начнем, не бойтесь — профессор Ауэрбах не кусается. Я, кстати, был на вашей… Я хотел сказать, видел ваши художественные работы — очень своеобразное восприятие реальности. Вас можно поздравить, скоро откроется выставка? Россия, без преувеличения, может гордиться вами. — Мефистофель улыбался открытой, искренней улыбкой!

— Здравствуйте! — только и мог выговорить Арсений ошарашенно.

— С вашей предэкзаменационной работой я ознакомился и должен сказать одно: похвально, во всех отношениях выдающаяся диссертация![27] Свежо, просто, талантливо, наконец!

«Да что это с ним? Расскажи Звонцову, ведь не поверит! Уже успел где-то увидеть мои картины! Может, я ослышался?»

А профессор вдохновенно продолжал:

— С какой смелостью вы сравниваете праведного Иова и Фауста! «Оба на пороге смерти были поставлены перед нравственным выбором. Многострадальный Иов, как известно, не предал Господа своего в юдоли земных мук, но так же и Фауст, преодолев искушения посланца дьявола, не возроптал на Творца, а исповедовал высокий Идеал» — так ведь у вас написано? Такую работу следует рекомендовать к печати, а вы даже забыли подписать свой шедевр — излишняя скромность. Подпишите-ка!

Впервые в жизни Арсения цитировали. В изумлении дрожащей рукой он поставил чужую подпись, облившись при этом чернилами. Мефистофель ободряюще кивнул:

— Чернила смоете — пустое! Главное теперь написать рецензию, тогда останется только отнести рукопись в университетскую типографию.

Прищурившись, он посмотрел на русского студента так, словно хотел заглянуть на самое дно его души:

— Скажите, господин Звонцов, в своей работе вы доказали сходство образов Иова и Фауста, а находите ли вы какую-нибудь разницу между ними?

«Ага, начинает каверзничать! Ну ничего». Арсений уже не боялся Ауэрбаха и с готовностью отвечал:

— Безусловно, профессор. Как может не быть разницы между ветхозаветным праведником и средневековым алхимиком? Первый всю жизнь был тверд в вере и знал истинную цену земному благополучию, поэтому, когда начались испытания свыше, он оказался внутренне к ним готов и стойко все претерпел, не переставая благодарить Бога. Фауст же был аскетом по своей воле и пренебрегал радостями жизни ради науки, а не во славу Божию. Когда же он понял ограниченность научного знания, то впал в отчаяние, вот тут-то и был послан ему бес-соблазнитель, и Фауст поддался искушению, желая познать мирские радости. И поэтому Иову легче было спорить с «философией» жены и друзей, нежели Фаусту со всезнающим Дьяволом. Я думаю так.

Мефистофель, сосредоточенно выслушавший Арсения, как бы подводя итог своим размышлениям, постучал костяшками пальцев по столу и развел руками:

— Что ж, что ж! Любопытная точка зрения!

Ауэрбах продолжал экзамен. Он вернулся к «Прологу на небе» и хотел, чтобы студент объяснил, как мог Всевышний фактически заключить сделку с бесом, олицетворяющим силы зла:

— Конечно, это сделка во имя добра, но неужели Саваоф был знаком с трудами Макиавелли и тоже считал, что «il fine giustifica i mezzi»?[28]

Арсений не понимал по-итальянски, но знание латыни и упоминание Макиавелли позволили ему без труда раскрыть смысл цитаты:

— Герр профессор, Господь всемогущ, и Ему не нужно прибегать ни к каким уловкам в отношениях с нечистой силой. Уловки вообще от лукавого — оставим их Мефистофелю. Господь и так повелевает всем миром, и бесы тоже Ему подвластны. Он заранее уверен в конечном торжестве Своего раба Фауста (поэтому и позволяет бесу его искушать), и Гёте тоже был уверен в этом триумфе. Трагедией он лишь проиллюстрировал неизбежную победу Добра над Злом и то, что искушением закаляется подлинная вера. Я готов доказать это выдержками из текста.

Не дожидаясь реакции ученого мужа, Арсений привел несколько цитат на чистом немецком.

— Ваше знание подлинника подкупает, — заметил Мефистофель и тут же поинтересовался, читал ли экзаменуемый что-нибудь из критики, перечислив как раз тех авторов, о ком предупреждал Звонцова Йенц.

— Читал. Но я от них не в восторге. Скучны и консервативны, как все немцы. Не сочтите за бестактность, ваш комментарий мне тоже показался несколько сухим.

Ауэрбах усмехнулся, подивившись смелости юноши, к тому же, наверное, вспомнив, что и сам он не совсем немец.

Арсений продолжал:

— В комментарии мое внимание привлекло дополнение, отрывок другого вашего труда «Гомункулус прошлого и Сверхчеловек будущего». Я, кстати, хотел прочитать его полностью, но этой книги не оказалось в библиотеке.

Удивленный больше прежнего, профессор закивал головой:

— Sic, sic, sic[29]. Ну и что же Вы запомнили из этой главы, что усвоили? Будьте добры, поподробнее — утолите стариковское любопытство!