Датский король

Звонцов сухо извинился и тоже пожелал спокойной ночи. В такие моменты германский порядок его раздражал, а наигранная чопорность Флейшхауэр всегда вызывала у него по-детски безотчетное желание показать язык, в то же время он не без удовольствия заметил, что немка, кажется, уже простила ему вчерашний дерзкий отказ. Ночь же, в который раз подряд, не сулила Вячеславу Меркурьевичу никакого покоя — серьезнейшее дело не позволяло отдыхать под теплой периной. В двенадцать он уже стоял возле библиотечного фасада, зорко озираясь по сторонам — нет ли поблизости какого-нибудь подгулявшего бюргера или возвращающегося со свидания влюбленного юнца, но вокруг было тихо, как и положено для всякого спящего немецкого городка, даже для столь знаменитого и претенциозного. Звонцов, не нарушая тишины, подкрался к нужному окну: «Все в порядке — не затворили». Он ухватился за карниз, вскарабкался на него и уже через мгновение стоял на кафедре, подсвечивая себе фонариком. Статуя простирала золотисто-коричневые, как у негритянки, руки в полумрак залы, будто безмолвно взывала к незримой публике. Скульптору всего на какой-то миг почудилось, что она вот-вот оживет и. взмахнув крыльями, умчится неведомо куда вместе со своей грозной свитой, только ее и видели! «Ну уж нет — не для того я тебя столько искал, чтобы сейчас взять да упустить!» Звонцов обхватил ее обеими руками, фонарик же на всякий случай выключил — «амазонку» он уже крепко держал, а ориентироваться мог и в отсвете уличных фонарей, очерчивающем силуэты предметов. Но тут-то похититель и столкнулся с неучтенной трудностью: скульптурное навершие как будто срослось с урной намертво, так крепко держал его непонятный состав. Скульптор проклинал себя за спешные сборы, за то, что, обрадованный находкой, он даже не догадался захватить молоток с зубилом — это было непростительным легкомыслием! Разозленному собой и проклятой непокорной амазонкой, ему подумалось: «Не хватало еще утащить теперь ее вместе с урной и навлечь на себя вдобавок ко всему гнев почитателей профессорского праха и самого мертвеца!» Впрочем, решись Звонцов на такое безумие, ему все равно было бы не осилить такой ноши. Поначалу он зачем-то метнулся к окну, плотно затворил его, потом застыл в раздумье: «Отыскать бы хоть лом на худой конец! Знать бы, где тут подсобка, там наверняка есть… Если бы знать… Ну что теперь — возвращаться ни с чем?! Этот кусок железа просто надо мной издевается!» Раздумывая, как ему быть, Вячеслав Меркурьевич услышал вдруг голоса, доносившиеся из коридора. Он едва успел юркнуть в зазор между кафедральным возвышением и окном и спрятаться в этом подобии канавки, как дверь в аудиторию открылась, и вошло не меньше дюжины людей, причем возглавляющий эту «процессию» освещал дорогу семисвечником наподобие церковного, который установил на самое высокое и важное место кафедры, туда, где обычно стоит графин с водой и откуда лектор обращается к публике. Следующие за ним люди развесили прямо на грифельной доске несколько каких-то картин так, чтобы рассевшимся в аудитории было удобно их обозревать, зато ваятель, распластанный на полу, даже не успел разглядеть, что за полотна вынесли на кафедру. Какой-то толстячок проговорил озабоченным тоном:

— Господа, по-моему, следовало бы зашторить окна — не стоит привлекать внимание к нашему собранию. Не хватало еще, чтобы сюда заглянул кто-нибудь из непосвященных!

«Я пропал!!!» — Звонцов в ужасе еще сильнее вжался в пол, затаив дыхание.

— Так вы позволите, фрау, я зашторю…

— Ваша бдительность похвальна, — ответил голос Флейшхауэр, которая была где-то совсем рядом, судя по всему на лекторском месте. — Недоброжелателей у нас и впрямь хватает, но здесь и так недостаточно света, а я еще должна продемонстрировать братьям картины. Думаю, все же предостережения излишни — вы ведь знаете, что обыватели видят сейчас десятые сны и на улицах ни души. Так что не трудитесь, герр Шмидт.

Скульптор вздохнул с некоторым облегчением: его не обнаружат, не должны обнаружить, по крайней мере сейчас! Он осторожно приподнял голову, продолжая находиться в укрытии: теперь можно было разглядеть всех участников ночного сборища. За кафедрой действительно стояла фрау, видимо, председательствующая здесь, толстяк оказался тем самым назойливым экспертом — консультантом, который так интересовался творчеством Звонцова три дня назад на рауте в особняке. Вячеслав Меркурьевич увидел среди присутствующих Йенца, а также племянника Флейшхауэр. Лица остальных тоже запомнились ему по тому вечеру, хотя он не был лично знаком с этими «братьями», не знал их фамилий. Антропософка продолжила говорить, обращаясь теперь уже ко всем:

— Мир вам, братья! Я собрала вас здесь, чтобы представить новые полотна «КД» тем из вас, кто еще не имел удовольствия их видеть, а также чтобы обсудить некоторые архиважные вопросы, связанные с их реализацией, и прочие тонкости этого щекотливого дела.