Датский король

Все действительно вышло забавно, и Ксения невольно улыбнулась: Дольской, конечно, думает, что в очередной раз благополучно обманул ее, а сам проведен неизвестным молодым художником. Чудесный сюрприз напомнил ей Рождество, окна мансарды, парящей над Васильевским, и Арсения перед воскрешенным им видом баварского городка: «Так Господь распорядился! А тот пейзаж было бы несправедливо принять назад — он вернулся к автору навсегда». Ксения не могла налюбоваться «цветущей» живописью и только сейчас заметила, что на гримерном столике лежит еще одно письмо. От письма дохнуло мастерской живописца — этот специфический аромат красок и еще Бог весть чего, исходивший от письма, вдруг стал для балерины дорогим и желанным. Она тут же распечатала продолговатый конверт, строчки побежали перед глазами. Арсений писал, что должен многое ей сказать, что хотел бы видеть ее на воскресной литургии в Благовещенской церкви, возле образа «Утоли моя печали», который он особенно почитает, если это, конечно, возможно, а если нет — он будет самым несчастным художником на свете. Он сообщал, что удалось купить билет на ее ближайший спектакль, чему он страшно рад: «Когда я видел Вас на сцене, я почти не слышал музыки! Ваши руки! У меня до сих пор перед глазами их дивная пластика, их гибкие движения, то, как они взлетали, вились на фоне темного задника, причудливо, точно что-то писали, нет — рисовали. Конечно — они рисовали в воздухе! Я не завзятый театрал, наверное, ничего не смыслю в балете, но то была настоящая, изящная, тонкая графика, доведенная до совершенства… Мне думается, если бы Вы тогда, во время танца, держали в руках кисти или грифели, рисунок вышел бы гениальный! Даже странно — неужели Вы не рисуете, хотя бы для себя, для души? Наверное, истинный талант всегда многогранен. Впрочем, я совсем в другом хотел бы признаться, но для этого мне нужно смотреть Вам в глаза…». Дочитав письмо, Ксения невольно вернулась к цветущему холсту, сразу вспомнился взгляд молодого художника, запавший в душу, — остальное в его образе отходило куда-то на задний план, только глаза Арсения она, кажется, узнала бы и в полумраке зрительного зала. Подарок-сюрприз благотворно подействовал на балерину Светозарову: она ощутила вдруг чудесный прилив сил и такое желание танцевать, что поняла — именно теперь, несмотря на поздний час, самое подходящее состояние для репетиции, и грех было бы расточить его впустую. Переодевшись, в считанные минуты Ксения выпорхнула из гримерки. Огромное опустевшее здание заполнила непривычная тишина. Ксения, разумеется, слышала поверье, что по ночам в старом театре воцаряются персонажи спектаклей, души актеров, не нашедшие покоя в мире ином, бродят по подмосткам и в закулисье — там, где день за днем прошла их неприкаянная жизнь, поэтому ей стало немного жутковато. Вообще-то она относилась к подобным россказням как к поэтичному фольклору театральной богемы.

После репетиции балерина вернулась домой в двенадцатом часу ночи. Для Глаши такое возвращение барышни уже не казалось поздним: со спектаклей та возвращалась и за полночь, вот разве что сегодня получилось странновато — что понадобилось хозяйке «на службе» в совершенно свободный день? Могла бы отужинать спокойно, раньше лечь, выспаться хорошенько. Но прислуга предпочла промолчать. «Своя у них жизнь, у артистов этих. Тоже, небось, несладко приходится — непокойные они, одинокие, все места себе не находят». Глааше всегда было жалко хозяйку. Она только сочувственно вздохнула и покорно удалилась в спальню стелить барышне постель. Ксения только разулась, как послышался пронзительный настойчиво-дребезжащий телефонный звонок: «Кто бы это мог… в такой час? Неужели случилось что-то?!» Телефонировал возбужденный Дольской. Он, разумеется, уже узнал о возвращении труппы из гастролей, говорил, что страшно соскучился, настаивал на безотлагательной встрече:

— Я срочно уезжаю — непредвиденные обстоятельства, когда вернусь, не знаю. Мы должны как можно скорее увидеться. Я не могу без тебя, хотел было уже ехать в Москву…

— Нет, князь! — резко оборвала балерина. — Это невозможно. Нам не следует больше видеться. Не утруждайте себя звонками. — И положила трубку, с силой надавив на рогоподобные рычаги. Ксения перекрестилась: об этом разговоре нужно поскорее забыть. Легла она с мыслями о том, как утром поедет на Васильевский, в церковь, — было отрадно воображать завтрашнюю встречу.

II