Декабрь 1069 и начало января 1070 гг.[410] прошли в так называемом «опустошении Севера» — рассылке из Йорка карательных отрядов, дотла разорявших местность. Каратели поголовно убивали население, вне зависимости от участия или неучастия в восстании, выжигали посевы, портили сельскохозяйственные орудия, разрушали дома. Гибель урожая накануне зимы сделала свое дело: от тотального голода и разорения погибло еще больше жителей, чем собственно от военных действий. Людоедство, поедание кошек и собак, десятки неубранных трупов вдоль дорог — такова была картина Нортумбрии после этих событий. Впрочем, число жертв, видимо, преувеличено хронистами: так, Ордерик называл цифру в 100 тыс. чел.[411] Тем не менее, «опустошение Севера» чисто физически положило конец всякой независимости этого региона. Нортумбрия была навсегда, «железом и кровью» присоединена к английской короне. Собственно, бороться за независимость там было теперь некому: на север от Йорка лежали 50 миль «выжженной земли», за которыми начиналась Шотландия; в Дареме жители многих селений сами бежали в горы, леса, за границу, едва заслышав о приближении карателей[412]. Результаты северного опустошения были впечатляющими: еще в 1086 г. в «Книге Страшного Суда» многие северные территории были обозначены как «пустошь»; число поселений в Йоркшире сократилось на 35–60%[413]. Впрочем, следует отметить, что северное опустошение не было единственным в своем роде. К аналогичным мерам Вильгельм прибегал при подавлении сопротивления в других районах — например, на Юго-Западе в 1068 г., или в Стаффорде в ноябре 1069 г., причем разрушения и жертвы были не менее значительными, и многие дома там пустовали еще в 1086 г.[414] Просто северное опустошение наиболее «прославилось» своими масштабами, а также, видимо, потому, что это была самая независимая окраина Англии.
Что касается дальнейшей судьбы оставшихся при оружии повстанцев, то вылазки, которые Вильгельм после Рождества предпринял в их поисках в разоренную округу, были пока безуспешными — обнаружить лидеров восстания не удавалось. Датчане же, вытесненные из Линдсея, кочевали по морю и Хамберу, пытаясь закрепиться для зимовки — хоть и недоступные для нормандцев, но вряд ли их положение можно было назвать комфортным. С ними Вильгельм весьма своевременно заключил соглашение, позволив датчанам зимовать на английском побережье и даже кормиться за счет его грабежа в обмен на их нейтралитет в делах с повстанцами; со стороны Вильгельма это соглашение, заключенное с «крайне жадным», по словам летописца,
Так, благодаря дипломатической ловкости Вильгельма, остатки северных повстанцев лишились последней надежды — помощи датчан, и их судьба была предрешена. Последняя группа повстанцев укрепилась в устье р. Тиз, в болотах Холдернесса — побережья к северу от Хамбера, сильно заболоченного, залитого водой и потому удобного к доступу с моря (но не с суши), как и Линдсей, и лежащий еще южнее Фенланд в Восточной Англии. Здесь в январе 1070 г. Вильгельм осадил их, и повстанцы, так и не дождавшись датчан, сдались. Вальтьоф при этом принес присягу Вильгельму, скрепленную браком с дочерью последнего, и в 1072 г. был назначен
В целом, Нортумбрия была покорена, хотя и ценой разорения, граничившего с геноцидом. В 70–80е гг. нормандцы активно насаждают здесь стандартную военно-административную структуру — замки, новую аристократию, и т. д., как и по всей стране. Во всяком случае, какое бы то ни было упоминание о независимости Нортумбрии исчезает навсегда.
После разгрома Северного восстания перед Вильгельмом осталась более легкая задача — подавить последние (на тот момент) очаги сопротивления, изолированные после событий 1069 г. — Чешир и район действий Эдрика Дикого. Последним звеном длительной кампании 1069–1070 г. стал поход из Йорка на Честер в феврале 1070 г. Тот факт, что Вильгельм даже не сделал передышки, говорит о его стремлении как можно скорее завершить завоевание, не дать повстанцам оправиться от поражений. Крайняя сложность похода в Чешир заключалась в том, что путь туда из Йоркшира лежал через занесенные снегом Пеннинские горы, а дорог туда, после разрушения старой римской дороги, вообще не было, кроме проселков. Во время крайне тяжелого перехода через Пеннины в нормандской армии, испытывавшей лишения, вспыхнуло недовольство, с трудом улегшееся лишь благодаря авторитету и ораторским способностям Вильгельма, пошедшего на диалог с войском[417].