После завоевания очередной области Англии начиналась ее франконормандская колонизация, постепенно охватившая всю страну. В результате этой колонизации, во-первых, иноземная элита, вытеснившая в ходе завоевания англосаксонскую, встала у руля управления английским государством и обществом, «впитав» в себя остатки англосаксонской знати и, вместе с тем, постепенно «растворившись» в англосаксонском этническом большинстве; новая, англо-нормандская знать, особенно ее средние и нижние слои, через два-три поколения была уже не столько нормандской, сколько английской по своему этническому самосознанию. Во-вторых, новая власть, опиравшаяся на эту элиту, продолжала решать те же задачи, что стояли и перед прежними англосаксонскими королями (централизация страны, борьба с внешними врагами, и т. д.), притом на качественно новом уровне. В недрах военизированного англо-нормандского государства, возникшего в результате завоевания и колонизации страны, вызрела новая система управления, отличавшаяся и от англосаксонских, и от нормандских прототипов. Сильная верховная власть, отсутствие феодальной анархии, служба всех феодалов королю и государству, с одной стороны, и сохранение англосаксонских традиций самоуправления, военной организации[502] — с другой; таким своеобразным путем начала развиваться Англия в результате англо-нормандского синтеза. Кроме того, политическое объединение страны способствовало этнической консолидации населения Англии в единую народность.
Вместе с тем, существовали и альтернативные варианты исторического развития, не реализовавшиеся из-за чисто случайных, субъективных факторов. Замысел Вильгельма мог не удаться в чисто военном плане. Случайный шторм мог рассеять нормандский флот в Ла-Манше, случайная стрела — убить самого герцога на поле боя; исход битвы при Гастингсе мог сложиться не в пользу нормандцев; наконец, англосаксонская оппозиция, располагавшая значительными военными силами, имела реальную возможность препятствовать установлению нормандского контроля над обширными территориями на окраинах страны — прежде всего в Нортумбрии, а при более интенсивной поддержке со стороны союзников (кельтов, викингов) — ив Восточной Англии, и на крайнем Юго-Западе. Еще Стентон считал, что после Гастингса существовала возможность раздела страны, почти как во времена вторжений датчан — на Юг (Уэссекс, часть Мерсии), быстро покоренный Вильгельмом, и Север, остававшийся в руках англосаксов. Похожую идею высказывает Рассел, считающий, что даже Юг мог сопротивляться в случае, если бы Гарольд— признанный вождь Уэссекса — не погиб при Гастингсе[503].
Так или иначе, вариант с разделом страны кажется тем более возможным, что для этого существовали серьезные, глубинные предпосылки в виде политического и этнокультурного «регионализма». Раздел страны, думается, углубил бы в дальнейшем цивилизационные различия между областями Англии; «Юг» бы феодализировался, шел по пути англо-нормандского синтеза, а «Север» (окраины в широком смысле) следовал бы путем Скандинавии, кельтских государств, Руси — в общем, периферии Европы с ее местными особенностями. Во всяком случае, как верно замечает Ф. Барлоу, «останься королевство (Англия —
Впрочем, это тема уже другого исследования. Отметим лишь, что историческая альтернатива нормандскому завоеванию была реальной, а не осуществилась столь же случайно, сколь случайным был успех самого завоевания на начальном этапе. Однако, после коронации Вильгельма Завоевателя в 1066 г., с переходом инициативы в руки нормандцев, шансы англосаксов на осуществление исторической альтернативы стали уменьшаться. Им нечего было противопоставить нормандцам, выигрывавшим во многих отношениях. Народ, не осознававший еще себя как единое этнокультурное целое, не был способен на массовые патриотические выступления, и борьба с нормандцами для широких масс крестьянства исчерпывалась сугубо местными конфликтами. Силы знати — основного носителя этнического сознания — были раздроблены, интересы борьбы были узко локальными, лидер масштаба Вильгельма отсутствовал. В целом, недостаточная степень этнической и политической гомогенности Англии к XI в., преобладание в менталитете англосаксов локальных ценностей над принадлежностью к единому этносу и государству определили их неспособность к эффективному сопротивлению как датским завоевателям, так и нормандским.