Дату смерти изменить нельзя

Разложив вещи, Бондарь закурил и высунулся в открытое окно, чтобы полюбоваться видом на Амурский залив. Точнее, это была бухта Золотой Рог, где, если верить преданиям, водился Голубой Трепанг, приносящий счастье всем, кто его увидит. Бондарь преданиям не верил, о существовании волшебного трепанга не подозревал, а потому просто пялился на освещенное закатным солнцем море, на белоснежные черточки далеких пароходов и такие же белоснежные штришки парусов. Несмотря на то, что по календарю значилась весна, воздух был теплым, влажным и душным. Набережная была многолюдна, в толпе выделялись фигурки длинноногих девушек, то ли по-летнему одетых, то ли по-летнему раздетых, сразу не разберешь.

Во Владивосток незаметно вкрадывался весенний вечер, такой же неизбежный, как последующая ночь, утро нового дня, сам день и очередной вечер. Никто из смертных не властен был остановить этот бесконечный круговорот, начавшийся задолго до появления человечества и призванный совершаться еще мириады раз, покуда никаких людей на Земле уже не останется.

Пока что люди существовали и вели себя так, словно кто-то гарантировал им если не бессмертие, то вечность. Но разве существует вечность в мире, подчиненном законам времени?

Отвергая смехотворность такого предположения, с рейда, где стояли военные корабли, донесся серебристый перезвон склянок. Взглянув на часы, Бондарь отправился в ванную.

В половине седьмого вечера, освежившийся, побрившийся и сменивший свитер на рубаху, Бондарь отправился на экскурсию по Владивостоку. Если это была любознательность, то любознательность особого рода, специфическая. На всякий случай капитан решил проверить, ведется ли за ним слежка.

Он всегда пользовался безопасной бритвой, полая ручка которой издавна считалась хитрым тайником для хранения всяких мелочей, необходимых в деле шпионажа, – кодов, проявителей для микропленок, цианида и других полезных таблеток. То обстоятельство, что в современных условиях мало кто пользовался кодами и микропленками, ничего не меняло. Сила инерции побуждала разведчиков и контрразведчиков действовать по раз и навсегда выработанному сценарию. Предметы туалета неизменно привлекали внимание тех, кто проводил негласные обыски.

Завинтив ручку бритвы таким образом, чтобы в зазоре осталась неприметная волосина, запомнив расположение вмятин на тюбике зубной пасты, Бондарь не поленился подготовить еще пару ловушек в номере. Одежда, журналы, сумка – все это было разложено и установлено особым образом, позволяющим выявить присутствие нежелательных гостей, если такие появятся и станут рыться в чужих вещах. В существование барабашек Бондарь не верил. Не хотелось ему верить и в то, что утечку информации о бомбах обеспечила вражеская разведка, однако отбрасывать такую возможность было нельзя. Прежде чем отправиться на встречу с анонимным доброжелателем, следовало убедиться в отсутствии слежки.

Или удостовериться в ее наличии.

Сделав мысленно такое уточнение, Бондарь покинул гостиницу. Для начала он прогулялся по многолюдной набережной, пропахшей шашлычным дымом, поглазел на несостоявшихся артистов, горланящих под караоке. Решив, что это слишком трудное испытание для его нервной системы, Бондарь двинулся дальше.

Улицы, сбегающие к морю, носили специфические названия: Морская, Матросская, Флотская, Корабельная. Подтверждая прописную истину о том, что во Владивостоке, как и в любом другом портовом городе, «матросскому роду нет переводу», навстречу Бондарю то и дело попадались моряки. Трезвые и подвыпившие, компаниями и поодиночке, они излучали неповторимую залихватскую ауру.

Сначала фиолетовые сумерки, а потом и бархатно-черная ночь, окутывавшие невзрачные пятиэтажки, таили в себе нечто волшебное, колдовское. Огни пароходов в бухте были неотличимы от дробящихся отражений мириад звезд. Бондарь не видел, где заканчивается небо, а где начинается море, и это ему нравилось. Столь кардинальная смена обстановки помогала избавиться от тяжелых воспоминаний.

Перекусив в уличной забегаловке, капитан не устоял перед искушением прокатиться на фуникулере, напоминающем обычный трамвайчик, скользящий по проводам. Трудно было поверить, что со времен Хрущева эта кроха перевезла более 75 миллионов пассажиров, но табличка на смотровой площадке утверждала так, и не было оснований ей не верить. Любуясь видом на крутолобые темные сопки, припавшие к морю, Бондарь неспешно потягивал сигаретный дым и прислушивался к басовитым рыканьям парохода, звучавшим хрипло, как кашель простуженного боцмана. Потом в ночи разнесся хрустально-чистый, высокий перезвон корабельной рынды. Было ровно одиннадцать часов ночи. Швырнув окурок в урну, Бондарь заспешил к вагончику фуникулера. В этот момент он чувствовал себя обыкновенным туристом, мечтающим о том моменте, когда его голова соприкоснется со свежей наволочкой подушки. «Мечтай, мечтай, – ухмылялась судьба-злодейка. – Надежды не только юношей питают».