Я хочу, чтобы меня понимали. Очень. Но еще больше я хочу, чтобы маме снова стало хорошо! Чтобы она снова начала улыбаться. Чтобы она снова стала веселой! Как сегодня, но только навсегда! Почему нельзя загадать сразу два желания? Почему я должен загадывать только одно? Это нечестно!
– Ну же, Костик, загадывай поскорее свое желание! Загадывай и задувай свечки. У тебя же всегда так здорово получается их задувать! – улыбнулась мне мама. – Еще ни разу не осталось ни одной непотушенной свечки! У меня всегда остаются. Это все потому, что я не умею их задувать. Покажи, как надо это делать.
– Я тоже не умею. У меня тоже не получается. Но Костик научит нас. Правда? – смотрит на меня Оля.
Я смотрю на маму. Я вижу, что она устала. А еще, что ей больно. Я понял, что загадаю в этот раз. Мама, я хочу, чтобы ты выздоровела. Я хочу, чтобы ты снова стала веселой и радостной. Я хочу, чтобы ты ожила, как те деревья в парке.
Я закрыл глаза. И как следует вдохнул. Я изо всех сил начал дуть на свечки.
– Молодец! – услышал я мамин голос.
– Умница! – обрадовалась Оля.
У меня получилось! Мама снова будет веселой и радостной. Она снова будет проводить со мной много времени.
Все свечки погасли. Все, кроме одной. Я посмотрел на маму. И понял: ничего не вышло. Я заплакал.
Маму забрали в больницу. Теперь она не бывает дома. Совсем. Вместо нее – Татьяна Владимировна. Она хорошая. Правда. Только она не умеет любить меня ни так, как мама, ни даже как Оля. Ей жаль меня. А еще больше ей жаль маму. Точно так же, как и всем остальным. Жалость – это обряд взрослых. Но зачем меня жалеть? Мне не надо жалости. Мне надо любви. Но взрослые не умеют любить. Они умеют только жалеть. Но чаще они только притворяются.
Я остался один. Мы остались одни: я, папа, Сережа. Раньше мы вместе ужинали. Иногда ходили по городу. К нам приходила Оля. Она водила нас по музеям. Ездила с нами в удивительные места. Играла в бадминтон. Она нас любила. И ни капельки не жалела. Теперь этого нет. Теперь ничего нет. Есть только Татьяна Владимировна со своими обрядами и мой оранжевый мячик.
Но мячик не заменит маму. Мячик – друг. А мне нужна мама. Я хочу ее видеть. Радостную, чуть раскрасневшуюся, с растрепанными волосами. Я все жду и жду, когда же Хозяин Задверного мира снова пустит ее домой. Когда-нибудь он должен наиграться с ней. Когда-нибудь он должен понять, что мне одиноко! Целыми днями я сижу рядом с входной дверью. И смотрю на нее. Жду. Я верю: тот человек на кресте услышал меня и хочет помочь.
Хозяйничает по дому теперь Татьяна Владимировна. Она стирает, делает уборку, готовит. А еще приносит в дом картинки. Тети и дяди, точь-в-точь как те, в белом доме. В доме Хозяина Оранжевого Мячика. Только те были большие, а эти маленькие.
Татьяна Владимировна подолгу стоит перед картинками на коленях. Она что-то шепчет, кланяется. Она зажигает свечки и ставит их рядом с каждой из картинок. Она выполняет свой обряд. Она хочет как лучше. Но она не понимает, что просить надо у того мужчины. Она не понимает, что просить должен я.
– Пойдемте в дом Хозяина Оранжевого Мячика! Мне нужно поговорить с ним. Он услышал меня тогда! Он поможет нам! Он помогает всем, кто его просит по-настоящему, – пытаюсь объяснить я ей.
Напрасно! Она лишь продолжает исполнять свой обряд.
– Костя, не мешай. Ты же видишь, я занята, – отмахивается она от меня.
– Он поможет! Правда! Он – добрый. Очень добрый. А еще он совсем один. Он знает, как это тяжело быть одному. Он поймет меня. И вернет маму! – не успокаиваюсь я.
Нянечка не понимает меня. Она не может понять, о чем идет речь.
– Константин, перестань, или я запру тебя в комнате, и будешь сидеть один! – начинает сердиться она.