Даурия

— А вставать-то не полагается. Лежи, парень, лежи. Тебя насилу от смерти вызволили. Долго тебе еще лежать-то.

— Да мне бы того… выйти, — мялся Роман.

Сиделка пришла ему на помощь:

— Тебе по-большому или по-маленькому?

— Мне эту самую… как ее… утку, что ли? — через силу выдавил Роман и почувствовал, что весь вспотел.

Днем пришел навестить Романа отец. В палату его не пустили, так как день был не приемный. И Северьян вынужден был написать ему записку. Роман едва разобрался в отцовских каракулях. Отец спрашивал, как он себя чувствует и что ему требуется. Дальше писал, что встретил на базаре Луку Меньшова, который передает ему привет и желает быстрой поправки. Писать Роман еще не мог. От малейшего напряжения у него шла кругом голова, темнело в глазах. Поэтому он передал отцу с сиделкой, что дела у него пока неважные, но что доктор не велит беспокоиться и обещает полное выздоровление. Но сиделка еще раз принесла от Северьяна записку. В ней был только один вопрос: «А руку тебе не отняли?» Подавая Роману это послание, сиделка рассмеялась:

— Беспокойный у тебя отец-то. Сколько я ему ни говорила, что цела твоя рука, не верит — и все. Напиши ему хоть два слова…

Роман с великими усилиями вывел на бумажке огрызком поданного сиделкой карандаша: «Рука целая. Не беспок…» И вынужден был от нестерпимой боли, от которой сразу все пошло кругом, закрыть глаза и вцепиться зубами в противно пахнувшее одеяло.

Поправлялся Роман медленно. Только через две недели градусник стал показывать нормальную температуру и Роману разрешили ходить. Дома уже заканчивали подъем паров и готовились к сенокосу, а Роман все еще не знал, когда его выпишут. Несколько раз он спрашивал об этом доктора Сидоркина, который извлек из его плеча свинцовую мятую пулю, но Сидоркин всякий раз говорил ему:

— Не торопись, молодой человек. Придет время — не задержим. Я обещал твоему отцу выходить тебя и свое слово сдержу… Я на свадьбе у тебя гулять собираюсь, с дедом твоим познакомиться хочу и калекой тебя из больницы не выпущу, — посмеивался Сидоркин в седые усы и велел терпеть.

Отец навещал Романа каждое воскресенье. За это время он совсем сбился с ног. Если бы не Герасим Косых, помогавший ему, не было бы в этом году у него изготовлено паров, стояли бы непрополотыми хлеба. Приезжая к Роману, отец всякий раз старался задобрить Сидоркина. Привозил ему масло, яйца, муку. Такие подарки доктор принимал охотно, и Северьян, хотя и тянулся из последнего, вручал их с благодарностью. Считал он Сидоркина спасителем сына и был бы искренне обижен, если бы не пожелал доктор принять его подношений.

В один из воскресных дней, когда начали приходить к больным родные и знакомые, в палату Романа вошла сестра и жеманно улыбнулась:

— К вам посетители…

Роман думал, что это отец, и продолжал спокойно сидеть на койке. И велико было его изумление, когда в дверях появилась Клавка Меньшова, а за ней Ленка Гордова. От неожиданности он выронил из рук ручное зеркальце, в которое разглядывал свое исхудавшее лицо и стриженную машинкой голову. Обе девушки были под стать друг другу, рослые, красивые, нарядно одетые. Само здоровье вошло с ними в палату. И все больные невольно залюбовались на них. Как зачарованный, глядел Роман на Ленку, красивую, в легком светлом платье, с желто-зеленым китайским платком на плечах.

— Здравствуй, Рома! — кинулась к нему Клавка, протягивая руку.

Роман поднялся к ней навстречу, а сам не переставал глядеть на Ленку. Ленка подошла к нему зардевшаяся, в глубоком смущении пожала ему руку, не в силах вымолвить хотя бы одно слово. Первым заговорил Роман. Дрожащим от волнения голосом он сказал Ленке:

— Спасибо, спасибо…

Потом пододвинул к девкам две крашеные табуретки и пригласил садиться. Они присели. Клавка все время не спускала глаз с Романа, а Ленка только изредка кидала на него короткие, но много говорившие его сердцу взгляды.

— Мы ведь к тебе давно собирались, — зачастила Клавка. — И пожалели же мы тебя, когда узнали про эту беду. А нынче вот отпросились на базар, да и заявились к тебе. Рад ты или не рад?

— Рад, да еще как. Не чаял я Лену встретить, этого мне и во сне не снилось, — ответил Роман, но, вспомнив свои отношения с Дашуткой, покраснел.

— Отчего же это? — на мгновение взглянув на него, спросила Ленка.

Роман понизил голос:

— Думал, что забыла, — и еще тише добавил: — Думал, с глаз долой, так и из сердца вон…

Ленка укоризненно покачала головой:

— Эх, ты!.. Плохо ты обо мне думаешь.

— Не обижай ты ее, Роман, — сказала Клавка. — Не заслужила она этого. Все время только о тебе и разговаривает.

— Правда это? — Роман осмелился и взял Ленку за руку, терзаясь от своей вины перед ней.

— Не слушай ты ее. Врет это она… — шептала Ленка одно, а глаза ее говорили другое. Роман с благодарностью пожал ей руку.

В это время вошел в палату Северьян. Увидев у кровати Романа девушек, засмеялся, воскликнул:

— Ну, раз с девками беседу ведет, то, значит, совсем молодцом.

Не переставая улыбаться, он подал Клавке руку:

— Здравствуй, племянница, здравствуй… А это кто? — повернулся он к Ленке.