Даурия

У Романа потемнело в глазах. Не помня себя он двинул коня каблуками под ребра и, вырвав из ножен шашку, сминая людей, поскакал к трибуне. За ним бросились Тимофей, Симон Колесников и Лукашка.

Рябой, с глазами навыкате, пьяный казак пытался достать шашкой сгрудившихся на трибуне людей. Роман сшиб его с ног, ударил плашмя по голове и, рассыпая удары направо и налево, начал теснить к навесу нападающих. Навстречу ему понесся казак на вороном коне. Тимофей заметил грозившую Роману опасность. В казаке он узнал олочинского богача скотовода Резухина. Тот наверняка зарубил бы Романа, если бы Тимофей не встал на его пути, вздыбив коня. А Роман тем временем напал на батарейца. Батареец, по-волчьи вращая глазами, медленно отступал от него. Подоспевшие солдаты-красногвардейцы подняли батарейца на штыки. Роман видел, как страшно исказилось его лицо и выпала из рук окровавленная шашка.

Остальных нападающих обезоружили. Все они оказались из станицы Чалбутинской. От каждого из них пахло ханьшином.

— Вишь, стервецы, нализались как! — ругались крутившие им за спину руки солдаты.

Когда все было кончено и спало возбуждение, Роман сам удивился своему неожиданному поступку. Тимофей, Мурзин и другие фронтовики прямо сказали Роману, что вел он себя молодцом. И это ему казалось очень лестным. Но в то же время он немного побаивался за свое участие в этой схватке, весть о которой неминуемо должна была дойти до отца и деда. Роман знал, что родные не похвалят его за то, что он помогал рубить своих же казаков. Успокоил он себя тем, что сказал:

— Я на войну иду. Тут оглядываться всякий раз на отца и деда нечего. По-своему жить буду.

Из добровольцев и мобилизованных был сформирован Второй Аргунский красногвардейский полк. К вечеру молодым казакам выдали винтовки. Мунгаловцы и орловцы, составившие четвертую сотню, выбрали сотенным командиром Тимофея Косых.

Когда разъезжались с площади по квартирам, Роман подъехал к Тимофею и попросил разрешения на отлучку до утра. За ночь надумал он слетать в Чалбутинскую, повидаться с Ленкой. С ней он переписывался от случая к случаю, но около года не видел ее. Тимофей не стал допытываться, зачем понадобилась его дружку отлучка. Он понимающе улыбнулся и сказал:

— Что же, если есть нужда, отлучайся. Только, чур, не подводить меня. Завтра к девяти часам утра будь на месте.

Роман поблагодарил его и тотчас же пустился в неближний путь. Не жалея, гнал он Гнедого по звонкой горной дороге к зазывно синеющим сопкам Приаргунья, за которыми на крутом берегу раскинулась Чалбутинская. Был он в самом отличном настроении. На душе было безоблачно, как в высоком, празднично сияющем небе над его головой. Всю дорогу он неутомимо пел и насвистывал, представляя себе волнующие подробности предстоящей встречи, поторапливая коня, который, как казалось ему, едва переставлял ноги. С собой у Романа было круглое карманное зеркальце. Он поминутно вытаскивал его, чтобы проверить, достаточно ли лихо заломлена фуражка на голове, ладно ли пригнаны винтовка за плечами и патронташи на груди. Не давал он покоя и своему каштановому чубу, стараясь придать ему самый шикарный вид.

В зеленые вешние сумерки въехал он на потном, усталом коне в ограду Меньшовых. Первыми, кого он встретил, были Клавка и Марфа Андреевна. Они только что закончили дойку коров и возвращались со двора с ведрами, полными парного душистого молока. Романа, вязавшего к столбу коня, заметили они не сразу, и обе испуганно ойкнули, когда он окликнул их. Узнав его, Марфа Андреевна поставила ведро на землю, подбежала к нему.

— Откуда же это ты взялся? Переполошил нас.

— Попрощаться приехал. На войну иду.

Марфа Андреевна всплеснула руками, расплакалась.

— Не миновала и тебя эта участь. И когда же на белом свете воевать перестанут? Дожили, нечего сказать: русский на русского пошел… Дома-то у вас все ладно?

— Да, все по-хорошему. Только дедушка слепнуть стал.

Через минуту на крыльце Роман ухитрился незаметно для Марфы Андреевны шепнуть Клавке, чтобы она предупредила о его приезде Ленку. В кухне Романа встретил босой, всклокоченный Лука, дремавший в ожидании ужина на теплой лежанке. Вешая на стену снятые Романом винтовку и шашку, Лука не удержался, спросил:

— Что же, верой и правдой станешь большевикам служить?

— Пока Семенова не расколотим, домой не вернусь.

Лука сокрушенно покачал головой:

— Не говори так, Ромаха. Оно может и наоборот случиться. Так что ты заранее о своей голове подумай. У Семенова, говорят, нынче сила, да немалая.

— Какая бы ни была у него сила, а побить его надо. Его японцы со всеми потрохами купили. Хотят они нас под свою власть забрать, а атаман им помогает.

— Враки! — сердито буркнул Лука. — Комиссарские наговоры это ты повторяешь. Семенов никому не продавался.

Не желая спорить с Лукой, Роман поборол себя и промолчал.