Даурия

— К порядку, вожаки, к порядку! — оборвал вспыхнувшую между ними перепалку Журавлев, озабоченный и искренне страдавший, несмотря на свою внешнюю невозмутимость, оттого, что не мог решиться на что-то определенное. Предложение Василия Андреевича пугало его своей неизведанной новизной. Оно опрокидывало в его сознании все привычные представления о войне. Не знал он и не мог знать в то время, когда только разгоралась партизанская война, как лучше всего действовать его конным полкам. Нужен был опыт, нужен был не один жестокий урок, чтобы и Журавлев и другие командиры поняли, как нужно им воевать.

Подумав, Журавлев по вкоренившейся привычке обратился к записанным на очередь ораторам:

— Давай, Яшка, высказывайся, а ты, Макарка, приготовься.

Совещание еще продолжалось, когда утром чуть свет заговорили семеновские пушки, сначала на юге, потом на западе. Командиры немедленно повскакивали на коней и унеслись к своим полкам и батальонам.

— Вот Семенов и подытожил все за нас, — с горечью сказал Василий Андреевич Журавлеву и Бородищеву.

— Не подкусывай, — взъелся Бородищев, — еще неизвестно, кто кому бока наломает.

Полагая, что наступление ведется только на Орловскую, Журавлев предложил Василию Андреевичу ехать в Мунгаловский к стоящим там полкам. Один полк оттуда он велел направить к нему, остальные держать наготове и выводить из поселка на север обозы с ранеными и со всевозможным накопившимся у армии военным имуществом.

— Держи обозы на всякий случай поближе к лесу. Не удержимся, так дорога у нас одна — в тайгу-матушку. Доноси мне оттуда почаще, а как прояснится обстановка здесь, я к тебе наведаюсь.

Василий Андреевич и сопровождавшие его Лукашка и Симон поскакали в Мунгаловский. Близкая пушечная и ружейно-пулеметная стрельба на юге заставляла их торопиться. По дороге им встретились Федот, Никита Клыков и Алексей Соколов. Они ночевали дома и теперь спешили в свою сотню. Василий Андреевич приказал им присоединиться к нему.

— Связными вас к себе беру. С вас я могу построже спросить как с посёльщиков.

На Мунгаловский семеновцы наступали с востока и юга. От них отбивались Второй и Четвертый полки. Третий полк и обозы находились еще в поселке. Василий Андреевич приказал командиру полка Корниле Козлову, красивому и на зависть стройному казачине в новенькой черной кожанке и в папахе с красным верхом, лихо заломленной на затылок, оставить одну сотню для охраны обозов, а остальным спешить в Орловскую. Но не успел полк выступить, как от Журавлева пришло новое распоряжение. В связи с появлением крупных сил противника на северо-западе, в районе Лебяжьего озера, он приказывал бросить полк на гряду высоких сопок между озером и Мунгаловским.

Василий Андреевич отдал Козлову распоряжение повернуть на угрожаемый участок и от себя посоветовал занять в первую очередь господствующую над всеми соседними вершинами лесистую Волчью сопку. С этой сопки Мунгаловский был виден как на ладони. Прощаясь с Козловым, который нетерпеливо горячил своего вороного белоногого коня, он сказал ему:

— Товарищ Козлов, я знаю твою чрезмерную храбрость. Смотри под пули напрасно не выскакивай. Твое дело командовать, а не геройство свое показывать. Иначе и голову потеряешь и полк погубишь.

— Слушаюсь, товарищ Улыбин! — весело откозырял Козлов, горевший нетерпением схватиться с белыми.

Проводив полк, Василий Андреевич приказал немедленно погрузить на подводы всех раненых, которых насчитывалось больше ста человек. Начальник партизанского лазарета, богатырского роста фельдшер с красным рябым лицом, сказал ему, что подвод для этого не хватит.

— Немедленно мобилизуйте подводы. В поселке лошади еще есть. За раненых отвечаете вы и поэтому пошевеливайтесь.

Оставшуюся в поселке сотню Третьего полка он отправил в разведку на северо-восток, где было подозрительно тихо. И когда минут через сорок в той стороне, куда на рысях умчалась сотня, застрочили длинными очередями пулеметы, он понял, что семеновцы устроили армии хитрую ловушку. Тотчас же он послал об этом донесение Журавлеву, а сам поскакал на позицию Второго полка, чтобы выяснить лично, какова там обстановка и нельзя ли оттуда снять две-три сотни, чтобы на случай крайней необходимости иметь какой-то резерв.

На лавочке у ворот своего дома сидел старик Мунгалов и с удовольствием слушал доносившуюся отовсюду пальбу. Завидев скачущего по улице Василия Андреевича, он заставил его остановиться и, ухмыляясь, спросил:

— Ну как, крестничек, дают вам жару? И куда только удирать будете?

— Смотри, рано веселишься! — припугнул он скупого старика. — Вот вернусь и поставлю к тебе на постой целый взвод. Лучше не болтайся тут, а сиди на печке.

— Это к крестному-то поставишь? — обиженно прокричал ему вдогонку старик и быстрехонько удалился к себе в ограду, явно расстроенный обещанием крестника.

В ограде и нашел старика партизанский фельдшер, бегавший в поисках лошадей под подводы.

— Конь у тебя есть? — спросил он у него.

— Есть-то есть, да шибко худой. Ножная у него.

— Ну, так вот что. Давай быстрехонько запрягайся, повезешь раненых.

— Не повезу.