Чересчур красивая темнокожая девушка лет двадцати — двадцати пяти поднимает руку вверх, приветствует кронштейн с направленной на нее камерой, и зал взрывается аплодисментами. Ведущая улыбается и демонстрирует неестественно идеальную улыбку. Она весело кладет руки на талию и подмигивает телезрителям по ту сторону камеры. Ее чересчур ярко накрашенные глаза сверкают озорным блеском. Публика продолжает шуметь.
Девушки с огненно-рыжими гривами визжат, парни с выбритыми висками кричат и топают ногами. Даже менеджер, отвечающий за реакцию публики, с трудом их останавливает. Худой парень в несвежей футболке нервно озирается по сторонам в ожидании ценных указаний от начальства. Обычно публику приходится раскачивать и уговаривать. Сейчас ее нужно хотя бы попытаться как-то остановить. В эфир идет заставка шоу и их крики теперь только мешают. Вступительный ролик заканчивается. Ведущая теперь стоит возле диванов в центре сцены.
— Вы ждали этого слишком долго! Сегодня у нас… — ведущая делает эффектную паузу, — Верена и Микки!
На сей раз публику уже никто не пытается остановить.
Я вывожу Верену на сцену. Все камеры направлены на нас. Миллионы киловатт света бьют в глаза.
Я держу ее за плечи. У нее слезы в желто-оранжево-черных линзах.
Ведущая предлагает нам сесть на диван.
— Итак, подождите, — ведущая изображает крайнюю степень эмоциональности и взмахивает рукой, будто пытаясь остудить пылающий пожар своего сердца, — все еще не могу поверить, что вы здесь.
— Мы тоже, — киваю я.
— Первый и единственный вопрос, на который все вот уже больше года ищут ответ: как? Как вам удалось стать Бонни и Клайдом, Сидом и Нэнси, я даже не знаю…
— Послушайте… — Я нагибаюсь, чтобы Сидни Вейс лучше меня расслышала. — Никогда не сравнивайте нас с Бонни и Клайдом.
Ведущая испугана. Она не знает, что сейчас делать. Звукорежиссер в ее наушнике тоже молчит. Этот эпизод потом вырежут.
— То есть у вас к нам только один вопрос? Мы ответим и можем идти? — интересуется Верена.
— Как вам это удалось? — спрашивает Сидни Вейс и скалится своими огромными белыми зубами.
— Не знаю, — говорю я.
Правда ли, что в ваших роликах есть скрытая реклама?
Давно ли вы заключили эксклюзивный контракт с Black Apple?
Ваши фанаты убивают по вашему приказу или добровольно?
Будут ли еще видео с убийствами?
Как, почему, мне это интересно, настоящее убийство в кадре — это всегда интересно. Кстати, как вам удалось заставить Джереми Флемми расстрелять пятерых человек?
Что бы на все это сказал ваш отец, Верена?
Как вы восприняли его смерть?..
— Отлично восприняли! — взрываюсь я. Верена не может говорить. Она боится людей, а здесь их слишком много. Снова боится.
— Поясните ваш ответ! — оживляется ведущая.
— Простите. Я не это имел в виду, — осекаюсь я.
Вдобавок ко всему, когда выходим из здания телестудии, на нас нападает несколько озлобленных теток. Они кричат, размахивают плакатами и называют нас убийцами и исчадиями ада.
— Ребят, идите сюда! — кричит Стивен. Его синий «мустанг» изгажен красками. Рядом валяются жестяные и пластмассовые ведра из-под масляной краски. На капоте значится надпись: «убийцы».
— Родственники тех ублюдков, которых застрелил Флемми, — коротко говорит Стивен, когда мы садимся в машину. Джейкобсон ударяет по газам и чуть было не сбивает толстую женщину с прической, похожей на вермишель.
— У тебя есть какие-нибудь таблетки? — спрашиваю я. Верена напоминает статую, а не человека. Если на ее глазах сейчас начнется массовый расстрел, она будет так же бесстрастно взирать на происходящее. Кажется, что она исчезла. То есть здесь, на заднем сидении машины, просто оболочка, а не человек.
— Какие нужны? — спрашивает Стивен и с тревогой смотрит в зеркало над головой.
— Снотворное, успокоительное, не знаю.
Стивен красноречиво открывает бардачок, и оттуда буквально вываливаются таблетки, порошки, джойнты и прочее барахло, которое с завидной периодичностью конфискуют у Луизы.
— Не нужны мне таблетки, — говорит она.
Уже в мотеле, ближе к утру, когда Верена засыпает, я иду к машине Стивена, сажусь на переднее сиденье и потрошу его бардачок. Долго смотрю на все это и курю сигарету за сигаретой. Видимо, мои громкие заявления о том, что мне не нужна анестезия от жизни, вранье. Всем рано или поздно требуется забыться. Попытаться перестать существовать.
Кто-то стучит по стеклу машины.
— Не хочешь выпить? — спрашивает меня Ленц. Я киваю и выхожу из машины.
Той ночью Верена исчезла.
Просто растворилась в воздухе.
32. Без тормозов
Просыпаюсь от жары, холода и собственного пота. Перед глазами возникает моя физиономия. Смятая и вся в пятнах от кетчупа. Поднимаю глаза и вижу Луизу в футболке за пятнадцать долларов.
— Как я здесь оказался? — спрашиваю я и озираюсь по сторонам. Комната общежития Массачусетского университета.
— Приехал сюда и требовал дозу, — пожимает она плечами.
— Дали?
— Ленц не дал, он отобрал у тебя все и всучил бутылку, — говорит она.