Давай по-взрослому

Хочу пошутить про то, что кончаем одновременно «прямо как в фильмах», но не могу сказать и слова.  Я выжата как лимон. Только и могу смотреть вперёд, тяжело дышать и наслаждаться этими минутами, когда мы не ругаемся.

Но тут же меня током бьёт. От осознания.

Я едва не подскакиваю, но тут же падаю на кровать, всё ещё пребывая попой к верху, которую Тимур не торопится отпускать.

Вцепился в неё клешнями и стоит там позади, сжимая её.

– Ты ведь… Не в меня кончил?

Я слышу тихий смешок за спиной, который… Немного задевает. Он издевается надо мной?

– Морковка моя. Я напомню тебе, что ты беременна.

А, ой…

Я всё ещё не привыкла. И да, забываю.

– И на всякий случай, давай сходим завтра к врачу? Проверим твоё здоровье.

Я соглашаюсь, хотя я прекрасно знаю – здоровье у меня отменное. Я и болею редко и вообще – здоровее меня никого нет. Но немного строю из себя страдалицу. Что же, Тимур, тебе придётся долго извиняться за тот инцидент с Ильёй.

И я буду отрываться на тебе сполна.

– Хорошо, пупсик, – говорю в то время, когда Тимур выходит из меня, опускает мою попку вниз и ложится рядом, обвивая руками. Целует меня в шею, щекоча, из-за чего зажимаю его плечом.

– Слушай, – шепчет на ушко. – Мне мало.

Я хочу издать нервный смешок, но поворачиваюсь к нему. С трудом. Целую в его носик.

– Нет уж! Сначала врач!

О, да. Да будет страшная месть!

Девушка сына. ПЕРВЫЙ КЕКС. Глава 32

Амир

Одна её фраза и действие разжигают во мне такой огонь, что кажется, даже ад позавидует его безумству и силе.

Но Ева сама напросилась.

Да, я говорил, что не буду давить на неё. Не буду заставлять нервничать. Но, сука, пошутил я неудачно. Но с другой стороны – что здесь такого, что я её переодел? И так всё видел, трогал, побывал, где хотел, и желаю ещё.

Честно скажу – те двадцать минут, что не спеша раздевал и одевал её, были лучшими за последние два месяца точно.

Но вся эйфория пропала, стоило этой маленькой, но до одури обольстительной малявке поверить мне. Реально подумала, что я надругался над ней.

Мой внутренний ручник сам опускается вниз. Даёт дорогу «животному», которого сдерживаю рядом с ней. А теперь не могу. Обещал не трогать. Все мои угрозы должны были остаться угрозами. Но не сейчас. Когда припадаю губами к её нежной шейке, безумно целуя. Вдыхаю аромат спелой вишни и не могу больше остановиться.

Да, всё же я – животное.

Поэтому даю себе волю.

Прикусываю бархатную и белую кожу.

Раз она этого желает.

– Перестань, – отвечает слабо, пытается оттолкнуть. Несильно. Поэтому и не срабатывает.

– Я тебя предупреждал, – говорю и чуть ли не рычу. Чёрт… Ощущаю её у себя в руках, и мозг плывёт. Маленькая, хрупкая, которую можно обхватить одной рукой и прижать к себе. Порой я вообще прикасаться к ней боюсь. Боюсь, что рассыплется. – Ты не послушалась. Поэтому, Ева, получай наказание.

Хватаю за края майки и дёргаю вверх. Добровольская, ничего не понимая, свободно пролетает через горловину одежды. И сказать слова не успевает. Остаётся в одних трусиках. Пальцы сами тянутся к ним, чтобы снять. А потом войти в это тесное, истекающее влагой лоно. Почувствовать узость, сводящую с ума.

Сжимаю зубы и рычу.

Потому что не могу.

Секс ей нельзя. Никаких проникновений. Только…

Опускаю ладонь на её грудь и слегка сжимаю. Всматриваюсь в эти испуганные глаза. Но ничего с собой сделать не могу. Ведёт, и всё. Даже её растерянность меня не останавливает.

– Амир…

Она зовёт меня жалобным голосом, а я не слышу.

Припадаю губами к коричневому соску. Он твердеет от одного влажного поцелуя. Захватываю зубами и слышу тихое мычание.

– Мне неприятно! – быстро кричит, словно оправдывается. – У меня… Грудь чувствительная!

Я знаю. Поэтому и делаю это. А с беременностью она наверняка стала чувствительней ещё больше, чем тогда.

– И если ты сейчас не перестанешь!.. – вздыхает. – Я!..

Не знаю, что она сделает, и не узнаю. Перебиваю её одним лёгким движением. Одной рукой дёргаю её на себя, вжимаясь возбуждённым членом в ткань её трусиков. Чёр-рт, хочу содрать эту ткань. Почувствовать её без всяких преград. Но держусь. Сорву трусы – и всё. Не остановить меня. Никак.

Даже мысль о ребёнке не даст мне трезвого ума. Это же Ева. Моя Ева, от которой крышу сносит за одну секунду. Вот как сейчас.

Она несильно сопротивляется. Знаю почему – о малыше волнуется. И я. Но она слишком напряжена и так сильно задрала меня, что хочу показать ей кое-что. Что, помимо боли, могу показать и наслаждение.

Поэтому отрываюсь от её груди. Продолжаю играть пальцами с её соском. А пальцами второй руки… Провожу по её пухлым и розовым губам.

Смотрю в эти карие, тёмные глаза. От страха? Или… Хочу верить, что от возбуждения. И ей нравится.

– Чего замолчала? – спрашиваю с любопытством.

– Я тебя ненавижу, – выпаливает, тяжело дыша. Всего несколько движений, а она уже такая. Не в силах говорить и двигаться. Но в плечи своими руками она впивается от души. Не жалея. Я даже представляю, как белеют её пальцы.

Но меня это не волнует.