Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

— Ну что ж, я ждала чего-нибудь в этом духе. Ну-с, и что дальше?

— Дальше?

— Да, я хочу узнать, не считаете ли вы меня своей матерью?

— Моя мама умерла. Недавно.

— И на том спасибо.

— Не надо так говорить о моей матери.

Варфоломея Ивановна пригладила волосы.

— Да, лучше об отце. С чего это вы решили, что Савелий Никитич ваш батюшка?

— Мне так сказала мама. Она меня никогда не обманывала. Никогда.

— Если это ваш единственный аргумент, то я все же вынуждена буду сказать несколько нелестных слов в адрес вашей родительницы.

— Не надо.

Варфоломея Ивановна шумно втянула воздух злыми ноздрями.

— Вот второй аргумент, — Никита протянул собеседнице давешнюю сберкнижку.

Собеседница брезгливо убрала руки за спину.

— Ну и что?

— Двадцать шесть лет назад, — изо всех сил сдерживаясь, начал говорить Никита, — ваш муж и мой отец вел раскопки недалеко от города Калинова…

— Ах, Калинова! — встрепенулось в даме все ее ехидство.

Тем не менее, название города о чем-то ей говорило.

— Да, Калинова. Это замечательный центр старинной архитектуры, а моя мама работала тогда в библиотеке. Там же они и познакомились.

— Понятно.

— Вот видите, вы способны.

— Что я способна?

— Не злиться, а верить. Через девять месяцев, как и положено, родился я.

— Значит, вы не недоносок?

— Потом тяжело болел, но родился совершенно здоровым.

— А чем болели, молодой человек?

— Это долго рассказывать. Если мы познакомимся поближе…

Варфоломея Ивановна опять пригладила волосы, кажется, она успокаивала себя этими движениями.

— Жаль, что не рассказали сейчас, другого случая не представится.

— Почему? — в вопросе Никиты было столько искренности, что собеседница закрыла глаза, чтобы в темноте перебороть закипающую в душе ярость. Так, с закрытыми глазами, она и заговорила.

— Вот что, молодой человек, Савелий Никитич был в молодости весьма привлекательным мужчиной…

— Как я сейчас?

Варфоломея Ивановна поперхнулась, но, пересилив себя, продолжила.

— Он много разъезжал по стране, у него было много женщин. Слишком, может быть, много. И не всегда он был инициатором сближения. Так вот, если все увлекающиеся дамы шестидесятых годов, с которыми он имел удовольствие переспать, начнут требовать, чтобы он усыновил их последующих детей, что начнется?

На несколько секунд установилось молчание. Ораторша переводила дух.

— И знаете, что самое противное? Пока он был бездомным аспирантом, никто не стремился с ним породниться, стоило ему превратиться в фигуру европейского масштаба, все всмотрелись в своих чад и тут же разглядели в них его незабываемые черты.

— Моя мама не обращалась.

Варфоломея оскорбительно усмехнулась.

— Обраща-алась. Письма писала. Помоги, Савушка, устроить моего сынка в институт.

— Когда?

— Лет, наверное, семь назад, точно я не помню. Мол, в армию моему сыну идти надобно, а он такой домашний, он там пропадет, ему бы в Москву в ВУЗ.

Никита растерянно похлопал себя по щеке стопкой документов.

— Этого не может быть.

Варфоломея Ивановна усмехнулась еще обиднее, чем давеча, обнажая два ряда вставных зубов. Зрелище этих первоклассных челюстей во рту у морщинистой гидры сильно почему-то подействовало на Никиту, он потерял уверенность в себе.

А она пела:

— Почему же не может? Матери обычно беспокоятся о своих детишках.

— Вы лжете.

Она откровенно засмеялась. Появление пристыженной бледности на щеках этого головореза ее приятно возбуждало.

— Она написала только одно письмо, когда я родился. Он, Савелий Никитич, прислал немного денег и велел положить на мой счет до восемнадцати лет. Так мама и сделала.

— И это доказательство, вот эта сберкнижечка?! Вы покажите мне письмо, где написано, что эти деньги выслал он и выслал потому, что считает родившегося ребенка своим?! Он мог просто из жалости послать их. Переспал, пожалел…

Лицо Никиты покрылось такими внезапными пятнами, что Варфоломея Ивановна предусмотрительно отшатнулась. Но Никита не сказал ничего страшного.

— Так вы не возьмете деньги, здесь часть того, что я должен, если пересчитать по курсу. Когда я заболел, деньги пришлось снять, мне нужны были особые лекарства.

— Нет, эти деньги я не возьму, это все равно что признать вас сыном моего мужа.

— А почему вы не хотите этого признать?

— Не во мне тут дело.

— А в ком?

Собеседница вернула руки из-за спины и самоуверенно сложила их на груди.

— В Савелии Никитиче. Он не ответил на письма вашей матери, значит, не признал вас своим сыном. Понятно? Деньги — это всего лишь подачка. Он думал, что его шантажируют, и послал деньги на аборт. Очень многие мужчины так делают. Я не оправдываю своего мужа, и вообще здесь речь не о его моральном облике. Речь о том, что простое сопоставление фактов не в вашу пользу. И я рассуждаю об этой душещипательной истории так решительно только потому, что не раз сталкивалась с подобными ситуациями, касающимися Савелия Никитича, и мне за сто километров видны, причем насквозь, все недобросовестные ухищрения.