Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

— Не хвали себя за проницательность, хотя ты и права. Я уже два часа сотрясаю воздух, чтобы эхом ответило именно это ущелье. Действительно, был и Платон, и «Пир», и все что положено у голубых соблазнителей. Особенно легко мне стало скользить в этом направлении, когда оказалась очевидной предрасположенность слушателя к сексуальным контактам подобного рода. Странно, что никто не обратил на эти его особенности внимания раньше. Впрочем, надо признать, Роман маскировался: мускулатура, звериное поведение. Так вот, удалив маскировочный налет, я увидел, что мне не сопротивляются. Труднее было самому собраться с силами для подобного… — Василий Леонтьевич брезгливо пожевал губами и вздул ноздри.

— Только не надо мне сейчас говорить, что это было всего один раз и без всякого удовольствия.

— Клянусь Приапом. Одно дело изнывать от знойного, мстительного желания «трахнуть» все это безмозглое мясо, другое дело, извини меня, произвести с громадным вонючим мужиком…

— Хватит. Лучше один раз увидеть.

Василий Леонтьевич как-то опал, стал меньше, и глаза потеряли часть блеска.

— Да, наверное, хватит. Я хочу, чтобы ты поняла все правильно. И пожалела.

— Кого?!

— Меня.

— Тебя?

— Ну ты же должна почувствовать, что это был акт отчаяния. Это ведь почти смерть, если я могу позволить себе жить только совершая дела такого рода.

— Мне тебя не жалко. И надеюсь, что повесть твоя закончена.

— Почти.

— Договаривай.

— Ну, это будет для тебя менее интересно, но уж раз начал… Параллельно с устными разговорами шла и кое-какая письменная деятельность. Под мою диктовку Роман писал письма родным и друзьям, что сидит в клетке в руках дикого маньяка-изувера и подвергается нечеловеческим пыткам.

— А эта чушь зачем?

— Чтобы он поверил, что я его люблю, нужно было доказать, что все остальные к нему равнодушны. И общество в виде милиции и прессы, и родственники в виде сестры и учителя Мухина. Моего отца. И потом, ты забываешь про обоюдоострость, одним ударом я хотел встряхнуть своего батяню-подполковника. Ведь он фактически свел с ума мою мать, и теперь она любит его в полном смысле безумно. Я решил потрепать ему абсолютно крепкие нервишки. И мне это удалось. Редко человеку выпадает в жизни столько идиотских ситуаций и положений, сколько выпало за последние недели Леонтию Петровичу Мухину.

Василий Леонтьевич усмехнулся.

— Люди, в общем-то, беззащитны. Я так аляповато изготовил все эти послания, я так грубо работал, что поймать меня, расчислить и выловить не стоило никакого труда.

— Зачем же ты это делал?

— Из чувства справедливости. Это как на корриде, у быка тоже должен быть шанс. Иначе было бы просто избиение младенцев. Даже в милиции — а там сидят не Штирлицы — усомнились в подлинности Ромкиных посланий, надиктованных мною. Я ведь не изучал специально нынешнюю феню, самым приблизительным образом имитировал Ромкину речь, настолько обезграмотил ее, что это должно было резать глаза. Ничего, все сошло. Мне все удалось, даже в большей степени, чем мыслилось вначале.

— Ты говоришь так, как будто очень доволен собой.

— Не буду врать, отчасти да. Ну посмотри: больной, несчастный, бездарный по большому счету человечишко, без денег, перспектив и т. п., заставляет отнестись к себе… ему удается настоять на своем. Его представление о мире, оказывается, наиболее верно. И пуленепробиваемые троглодиты с энкэвэдэшных вышек, и бульдоги с ампутированными мозгами из подрастающих шаек поставлены на колени. Более того, раком поставлены.

— Но ты-то еще поганее их.

— Да! — искренне и горестно воскликнул Василий Леонтьевич, — да, ты права. Я вернул этому бугаю пинок в задницу, я намотал извилины папаши на свой кулачок, но я несчастнее их.

— И чего ты теперь хочешь?

— Чтобы ты вернулась ко мне, ибо если и есть на свете человек, которого стоит по-настоящему пожалеть, так это я.

Анастасия Платоновна не успела ничего ответить, раздался звонок. Она бросилась к телефону. Послушав, расслабленно вернулась в кресло и сказала:

— Тебя.

Когда Василий Леонтьевич подносил трубку к уху, вид у него был испуганный.

— Что? Когда это? Как ты узнал этот телефон? Послушай, Роман… Ах та-ак? Да, это телефон моей жены. Пусть бывшей. Я никогда не обещал тебе, что не появлюсь здесь. Давай не будем устраивать дискуссию. Что значит обманывал? Перестань ты пороть эту ерунду! Что значит бросил? Тебя бросил?! Погоди, когда я приеду, мы с тобой поговорим. Скажи мне… погоди, скажи мне: Таня с мамой уехали? Тогда дай мне Татьяну. Что значит не можешь? Ты что там задумал?!

Василий Леонтьевич положил трубку. Лицо у него было белое.

— Я немедленно еду.

29