Давай попробуем просто жить

Снейп берёт баночку с какой-то вонючей гадостью и молча мажет мои синяки. Под глазами его залегли тени - наверное, из-за меня он почти не спал. Интересно, можно ли испытывать благодарность вперемешку со злостью? По крайней мере, что-то такое я и испытываю.

Он чуть наклоняется ко мне, ворот халата отходит, и я снова чувствую лаванду, и щекам горячо-горячо.

Его пальцы гуляют по моей коже, легко касаясь, рисуя круги - висок, плечо, ключица, грудь…

Только такой идиот, как я, может радоваться, что у него много синяков.

Глава 5. Вопросы, на которые нет ответов

К вечеру мне надоедает валяться в постели. Я аккуратно пробую шевелить ногой, насколько позволяет фиксирующая повязка. Кажется, процесс восстановления идёт неплохо, даже быстро. Наверняка костерост у Снейпа какого-то особенного, скорее всего его собственного, изготовления.

Беру палочку, призываю из вазы, стоящей на низком столике, зелёное яблоко. Пока грызу его, в голову приходит мысль посмотреть, что там делает Снейп. Заперся в лаборатории и уже час не выходит, а я и так с самого утра, с тех пор, как он куда-то ушёл, и до его прихода чуть больше часа назад, со скуки дохну.

Утром, после ухода Снейпа, появился Драко. Хмурый, усталый, явно не выспавшийся. Выглядел не лучше меня. Поспрашивал, что я помню, ответы его явно не устроили. Порассматривал моё разукрашенное синяками лицо, это его немного развеселило. Ну хоть так. Невыносимо видеть его - вечно уверенного и с лёгкостью решающего все вопросы, скользящего по жизни так легко, как это умеет только он - растерянным. На мои слова прибить его, как только я смогу вставать с постели, хмыкнул и исчез в камине, пообещал напоследок прибить меня в ответ - уже по-настоящему, если я только посмею вставать прежде, чем мне разрешат.

А кто мне разрешит-то или не разрешит? Снейп весь день отсутствует, только один раз появился как гром среди ясного неба, влил в меня кучу каких-то микстур, молча поставил на столик около кровати какой-то бумажный пакет, призвал горячий чайник, чашки и испарился - я даже рта не успел раскрыть. Дотрагиваюсь до пакета, он падает на бок и оттуда выкатывается яблоко, потом другое… Затем внутри обнаруживаются пухлые, обсыпанные корицей и пудрой булки - ещё тёплые, в хрустящей обёртке, и пара журналов о квиддиче…

Для меня принёс. Он купил это специально для меня. И сразу свалил, словно видеть меня не может.

Я вспоминаю, как утром, когда он выходил из душа и встряхивал волосами, на мою руку упала капля воды - ледяная, но в то же время обжигающе-горячая. Вот и Снейп такой же…

Как хотя бы немного научиться понимать этого человека? И возможно ли это вообще…

Прижимаюсь щекой к запястью - к тому самому месту, куда падала капля, и прикрываю глаза.

До вечера я лежу один, лениво листаю журналы и много сплю, но устаю от этого гораздо больше, чем если бы весь день носился по городу и был чем-то занят. К вечеру я готов взвыть от тоски, но тут как раз возвращается Снейп. Молча обрабатывает мои раны, меняет повязки, сводя брови к переносице и хмуря лоб. Кидает в мой адрес пару критических замечаний, но я вижу, что он доволен тем, как идёт процесс восстановления - уголки губ его чуть загибаются кверху, только что не улыбаются.

После он уходит в лабораторию, и я снова остаюсь в одиночестве.

Ну, хватит! Не убьёт же он меня, в конце концов, если я просто тихонько побуду рядом. Я тихонечко.

Прихватываю с собой яблоко и осторожно аппарирую в лабораторию, стараясь не шевелить больными рукой и ногой. Там очень кстати оказывается небольшой диванчик.

Снейп стоит у стола, на котором огромное количество всевозможных склянок и пузырьков, заваленного какими-то связками растений, банками с порошками, пергаментами, книгами с потёртыми углами. Чувствует, что я появился, но на его чёрной рабочей мантии не дрогнула ни одна складка, просто спина на мгновение напряглась.

Не оборачиваясь и не прекращая своей работы, он уточняет себе под нос, что я чертовски упрям, и если моя нога срастётся не так, как надо, он лично и пальцем не пошевелит, чтобы что-то исправить.

Я молчу, потому что не могу говорить - я заворожённо смотрю на него.

Он сейчас похож на искусного дирижёра, которому его оркестр подчиняется беспрекословно, с полувзмаха палочки, с полунамёка. Руки его летают в одному ему понятном ритме, проделывают пируэты, рисуют полусферы и укалывают воздух, опадают вниз и снова стремительно взлетают вверх, так, что палочка в его тонких пальцах порой кажется неуловимой для глаза. Послушные рукам, колбы и пробирки взлетают со стола и перемещаются на стеллажи, каждая на своё место, ненужные клочки пергаментов вспыхивают и сгорают, не оставляя даже пепла, книги закрываются и возвращаются на полки, прощально взмахивая в воздухе страницами словно крыльями и послушно захлопываясь.

Руки, не любоваться которыми невозможно - плавные повороты, резкие спирали, отточенные жесты, едва заметные движения запястий. Завораживающее зрелище.