Давай поспорим? (СИ)

“Чтобы ты мне ответила, надо было сразу про льва тебе писать?”

Опять молчание. Опять это, с*ка, молчание. Словно наказывает меня. Ну так кричи, бей, злись. Но, ради бога, не молчи. Не оставляй меня за своей границей.

“Сесил спешит на помощь брату. Но слишком поздно. Леандр мертв. Сесил остался один, он ранен. Он потерпел поражение и должен покинуть свою территорию. Раненый и одинокий. Большинство львов именно так и умирают. И Сесил исчезает без следа. Львицы Сесила живут одни, без своего короля”

“Я себя чувствую как этот гребаный лев…”

“Львица моя, ты же ко мне вернешься?”

“Я не львица”

“Львица. Моя.”

“Ты забыл, что львы полигамны, а я не та, что будет терпеть других львиц”

“Когда встречаешь свою львицу, другие просто перестают существовать”

И все, опять тишина.

Мне удалось выяснить, что операция у Настиной мамы прошла успешно. Сейчас у нее курс реабилитации на базе клиники, в которой она и оперировалась. Через неделю ее занятия можно будет сократить до пары-тройки раз в неделю. Это вся официальная информация.

Как там моя львица, чем живет, где ходит — все это открытые вопросы, ответы на которые я не знаю. Могу только догадываться и воображать. И признаться честно, не всегда мое воображение рисует скромные картинки, как Настя ходит одна по Азамкирхе или Английскому саду. В моих мыслях она знакомится с каким-нибудь слащавым немцем, который своим deutscher charme поражает ее. Влюбляет ее, а потом, бл*ть, закрывается с ней в номере. Дальше вспышка. Я готов покупать билет на ближайший рейс и лететь к ней. Пусть она просила о времени, пусть не хочет меня видеть и слышать, но жгучая ревность меня гложет изнутри.

Я сижу на кухне и передо мной уже остывший кофе. Час. Два. На третьем я перестал смотреть на часы.

“Так может это ее сторона истории? Может есть и другая? Тем более, мне кажется, любой человек заслуживает знать, что у него есть ребенок. Пусть уже и взрослый и самостоятельный. Дать ему шанс исправить свои ошибки”.

Ее слова никогда не выходили у меня из головы. Именно поэтому я попросил фотографию отца у матери. Мысль, которая зародилась в голове — безумна. А может в чем-то наивна.

“Чтобы ты сказала отцу в глаза, если бы он стоял перед тобой?”

Как это ни странно, но с Настей я мог разговаривать на многие темы, которые даже не озвучивал вслух. С ней как-то все выходит открыто и от этого тепло. Никакой уязвимости или неполноценности.

“Я бы попросила прощения”

“Ты?”

“Иногда ты делаешь больно близкому человеку, не осознавая в полной мере, как его это может ранить. Но никогда не поздно сказать “Прости”

“Ты как?”

Последний вопрос, как и все до, что касаются непосредственно нее или нас, остаются без ответа. Будто скрывает что-то.

На часах четыре часа. Моя встреча назначена на пять. Как раз есть время, чтобы доехать до нужного мне места. В далеком детстве, когда мне было лет пять, я мечтал, что вот сейчас в дверь позвонят, а за ней окажется он, кого мама мне представит, как папа. Он был бы в долгой командировке, на каком-нибудь северном острове, а сейчас вернулся, чтобы жить вместе с нами, со своей семьей. Годы шли. Мечты менялись. Лет в десять я мечтал, что папа сам узнает про меня, найдет, а дальше по уже готовому сценарию — будем жить мы все вместе, одной семьей. В семнадцать лет я мечтал, чтобы он узнал о моих успехах, пожалел, что не был в моей жизни все это время. Где-то в глубине души все же надеялся, что он все-таки примет меня и опять мы будем жить одной семьей. В этом я никому не сознавался, даже лучшему другу. Потому что это была сказка. А я в нее верил, как малолетний пацаненок, ждущий желанный конструктор на Новый год. Оказывается я такой же мечтатель, как и Настя. Вот только потом мое сердце стало черстветь, надежды на радужную встречу с отцом развеялись. Остался лишь холодный расчет, что моя жизнь зависит только от меня, моя судьба — это только моя забота. Но почему после ее слов, меня штырит так, что это глупая надежда начинает теплится. Снова.

Его фотография лежит у меня во внутреннем кармане. От печет. Хочется протянуть руку и почесать это место. Не удивлюсь, если на коже от нее останутся красные ожоги.

Страх — довольно неприятная эмоция. И я солгу, если скажу, что мне не страшно. Мне очень страшно. Никому не хочется быть отвергнутым.

Хочется встать в дикую пробку, отсрочить момент встречи, а лучше отменить, но как назло, даже все светофоры горели зеленым. Вот сейчас я зайду в офис, а мне скажут, что он уехал, сам отменил, перенес, забыл. Но тут я был не прав. Он ждет. Ждет меня. Отец ждет своего сына. Какая сильная, но самая тупая фраза в моей жизни.

— Роман, вы меня удивили, попросив о встрече. Помнится, мы не сошлись в прошлый раз во мнении.

Его голос. Я всегда, практически всю жизнь пытался представить, как он звучит. Низкий? Грубый? Может ли он говорить мягко? Или всегда строг?