Давай поженимся

Конанты расплатились, улыбнулись усталой официантке, вышли и сели в его машину – “меркурий” со складным верхом. Небо над пляжем после дождя было желтое. Звезды еле мерцали, но почти полная луна так ярко освещала песок, что за ними тянулись длинные тени. Саунд был словно кнопками прикреплен к горизонту огнями Грейс-Айленда, а с другой стороны – огнями коттеджей Джейкобе-Пойнта. Руфь с трудом могла поверить, что не прошло и двенадцати часов, как она лежала здесь, наблюдая за подкрадывавшимся солнцем, – прилив слизал все дневные отпечатки. Сейчас в темноте ее голые ноги оставляли четкие холодные следы, а волны, фосфоресцируя, накатывались и отступали. Джерри задержал ее и, обняв, поцеловал в шею, в щеки, в глаза

– Просто не знаю, что и делать, – сказал он. – Я не могу отказаться ни от тебя, ни от нее.

– Ничего сейчас не решай, – сказала она. – Я еще не готова.

– Ты никогда не будешь готова!

– Откуда тебе знать? Я могу приготовиться. Но обещай ничего не предпринимать до конца лета.

– Хорошо, – сказал он.

Ей стало неловко от того, что она так легко добилась столь многого.

– А ты выдержишь?

Салли и Джерри; им кажется, что они влюблены – до чего умилительно. Руфь представила себе их – насколько же она выше, у нее даже голова закружилась. Лакированная ночь завихрилась вокруг нее, как воздух на полотнах Шагала; она крепко прижалась к Джерри из жалости.

– Выдержу – что? – спросил он.

– Разлуку с Салли, – сказала она.

– Это тоже входит в уговор?

– Ты должен попытаться прожить со мной до конца лета, – сказала ему Руфь. – А иначе – к чему все это?

– К чему – что?

– Пытаться.

– А потом – что?

– Потом решим.

– Господи, – сказал Джерри, выпуская ее из объятий. – Ты была такой прелестной женой.

На другой день, в понедельник, Руфь позвонила сначала миссис О., потом Салли.

– Салли, это Руфь.

– Привет. Как поживаешь? – Салли когда-то работала секретаршей, и голос у нее по телефону был поставленный, бархатный – профессиональное качество, о котором все забывали, видя, как она флиртует и взвизгивает на вечеринках.

– Не слишком хорошо.

– О. Жаль.

– Я звоню, чтобы спросить, можно заехать на чашечку кофе?

Салли старательно сохраняла дистанцию между словами.

– Ко-не-е-чно. А может, заглянешь попозже выпить чего-нибудь? Разве ты не едешь на пляж? Вчера была такая жуткая погода.

– Да, была. Я долго тебя не задержу.

– Может, приедешь с детьми?

– Понимаешь, я… – Руфь вздрогнула от собственного извиняющегося смешка, – я… договорилась с одной женщиной, чтоб она с ними посидела.

– Ричард забрал Бобби, и они поехали смотреть какой-то участок или что-то там еще, но Питер и малышка со мной. А ты хотела бы… Они тебе не помешают?

– Конечно, нет. Я, наверное, зря вызвала ту женщину.

– Как знать, – осмелела Салли. – Возьми Джоффри – он составит компанию моему шалопаю.

Руфь почувствовала, что ею начинают командовать, хотя собеседница по-прежнему не обнаруживала себя.

– Пожалуй, возьму. – Джоффри терпеть не мог Питера, который, по его словам, вечно толкается. – Я посмотрю.

– Вот и прекрасно, – сказала Салли и, пропев:

– Так мы вас ждем, – повесила трубку.

Руфь в ярости принялась засовывать ноги Джоффри в туфли на резиновом ходу. Когда прибыла миссис О., он ревел из-за того, что его увозят, а Джоанна с Чарли ныли, что их не берут с собой.

Зимой, когда выпадал снег, родители с детьми ездили в конце недели кататься на санках с холма, где стоял дом Матиасов; Ричард и Салли угощали детей печеньем и горячим шоколадом, а взрослых – чаем с ромом. Дорога к их дому вилась вверх по холму, и Руфь, когда ее “фолкон” стало, по обыкновению, заносить то вправо, то влево, тотчас вспомнила, несмотря на все свое возмущение, раздражение и страх, как гостеприимно – сообразно времени года – встречали ее там, наверху: зимой – катание на санках, летом – чай на лужайке, вечеринки с ужином, игра в слова, рисование плакатов, уроки вязанья, собрания разных комитетов по превращению Гринвуда в еще больший рай.

Салли ждала ее у бокового входа. Солнце светило с востока, и мягкая узорная тень деревьев лежала на красном дощатом доме, а заодно и на Салли, подчеркивая ее животную немоту, превращая в пятнистую олениху. На ней были белые брюки в обтяжку, низко спущенные на бедрах в стиле “Сен-Тропез”, и летняя трикотажная кофточка с широкими янтарными полосами. Ее длинные ноги были босы, и лак на ногтях требовал обновления; пепельно-светлые волосы висели прядями, придавая ее облику суровость колдуньи. Заостренное книзу лицо было бледно, точно она потеряла пинту крови или недавно произвела на свет младенца.

– Джерри только что звонил, – объявила она.

– Вот как? – Руфь придерживала дверцу, пока Джоффри, пыхтя, неуклюже вылезал из машины.