Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— То-то и есть… Может, всё дело в возрасте, Дмитрий Иванович. Мне ведь пятьдесят пять. И вот — жалость во мне большая к людям нашим. Всё их горе, все невзгоды тут вот у меня, — он прижал большую растопыренную ладонь к груди. — Всем бы помочь, каждого бы подхватить! Верьте, Дмитрий Иванович, мы бы с Марией Захаровной всех бы у себя приютили, коли места бы побольше было. Приезжают безмужние, голые, голодные, да еще и с детишками. Ну как тут быть! — И хитрецко-простоватое выражение, обычное для Вазерского, когда он разговаривал с «начальством», слетело с лица, как уже ненужная карнавальная маска. Теперь Дмитрий видел перед собой пожилого, доброго и очень озабоченного человека. — Как тут быть! — с каким-то надрывом повторил он, и неожиданная слезинка поползла по щеке. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Вот я и мыслю, что перво-наперво плечо им подставить нужно. Чтобы не упали. Потому и снисходительность допускаю. Да вы сами, Дмитрий Иванович, вспомните, какими они в Пензу приезжают. Потерянные, обездоленные, слабенькие… Состраждать им надобно, а не за глотку хватать.

Тут и Дмитрий дрогнул. Во многом прав Федор Петрович. Трудна, а порой и трагична судьба эвакуированных. Нельзя, наверное, подходить к ним со слишком строгой меркой. Взять ту же Валю Ильинскую. Муж погиб на фронте, она приехала из Барнаула с годовалым ребенком да с узелочком — концертное платье и туфельки. И, кроме Дмитрия, никого в городе не знает! Но стать на точку зрения Федора Петровича — это значит поставить крест на будущем едва родившегося театра. В особенности сейчас, когда в Пензе заработал эвакуированный из Ростова-на-Дону театр музыкальной комедии — очень сплоченный коллектив, сумевший полностью сохранить свои кадры, костюмы, бутафорию, даже декорации. И он сейчас у нас именинник. Обком партии и облисполком чуть не в полном составе — на всех спектаклях театра. Головка музкомедии — директор Фомин, художественный руководитель знаменитый опереточный комик Венский и главный дирижер Гинзбург, — что тройка орловцев, в звоне бубенчиков, в четком цоканье копыт — всегда впереди, всегда берут первые призы. Уж и Белов с Треплевым от них поотстали, а об оперном и говорить нечего: сбой за сбоем и обеспеченное последнее место. Вот об этом-то Дмитрий и стал говорить Вазерскому, старался убедить его фактами, а не призывным: «Всем сейчас трудно, на то и война».

Федор Петрович сокрушенно вздыхал:

— Сам всё вижу, Дмитрий Иванович… Ба-альшого поросенка оперетта нам подложила. Хотя по-человечески и их понять можно — себя сохраняют. Только я так рассуждаю: недолго они у нас задержатся — силы-то мы наберемся и обратно Ростов отобьем.

— А к тому времени из оперы весь воздух выйдет! И сейчас без зазывал не обходимся. Да и то зал наполовину пуст. Нет, Федор Петрович, ожиданием мы театр не спасем.

— Что же предлагаете, Дмитрий Иванович?

— Есть у меня один план. О нем-то и хотел поговорить с вами. Давайте-ка ударим во все колокола.

— Не понимаю я что-то…

— Да очень просто! Выберем какую-нибудь оперу и все силы приложим, чтобы получился праздник. Без всяких скидок! Поговорите с людьми и не бойтесь правды. Они в вас верят и поймут как надо. Только вот на чем остановиться?

Вазерский энергично хлопнул себя по колену:

— «Кармен», Дмитрий Иванович, только «Кармен»! Мы и так ее вставили в репертуар — музыка-то огневая, пьянящая!

— А справитесь? Не запорете?

— Ну как можно! Все компоненты налицо, — всё более воодушевлялся Вазерский. — Кармен — любимая партия Марии Захаровны, и, поверьте на слово, выдающаяся она Кармен. Хозе в репертуаре Никитенко. И хотя голос у него немного качается, но и драматизм, и верхи сохранились. Грачев — Эскамильо. Да и Павловский… Так что в очередь могут петь. У Марушиной давным-давно готова партия Микаэлы. С оркестром и хором мы со Школьниковым поработаем. Так что считайте: «Кармен» у нас в кармане.

— Ну если так… — неуверенно начал Муромцев.

— Так, и только так, Дмитрий Иванович. И смело говорю: блестящий спектакль получится.

— При одном условии.

— Заранее принимаю.

— Не торопиться и… без всяких скидок.

— Будет сделано.

— Тогда давайте договоримся: вы соответственно подготавливаете и направляете коллектив, а я занимаюсь всякого рода дипломатией: договариваюсь с Королевым, выбиваю для премьеры сцену Облдрамтеатра, веду переговоры в Эгерт по части оформления… Постойте-ка! А что, если нам в качество постановщика Евгения Николаевича пригласить?

Вазерский поморщился.

— Дело ваше, — сказал он холодно, — но опасаюсь, что во вред это пойдет. Евгения Николаевича и я уважаю, но только все эти новшества, штучки-дрючки ни к чему. Лучше уж по старинке, да чтобы здо́рово.

— А Марии Захаровне не трудно? Заглавная партия и режиссура…

— Справится, — пообещал Вазерский.

— Тогда по рукам и… начинаем…

— «Итак, мы на-чи-на-а-а-ем…» — неожиданно пропел Федор Петрович. — Отлично это у Грачева получается! А тореадора он и того лучше поет. Да сами услышите!