Давай забудем друг друга

Отец соизволил объявиться лишь ближе к ночи.

Там же, в приемном покое больницы, я со всей дури врезал ему по морде. А он и не сопротивлялся. Изголодавшаяся совесть – это вам не шуточки.

Не знаю, как бы поступил сейчас. Но три года назад именно он казался мне главным злодеем нашей с мамой печальной истории. Только из-за него она уехала и попала в аварию, закончившуюся трагедией.

Но еще я винил и себя, что не удержал, не смог остановить… что в очередной раз разбил мотик… если бы был за рулем, а не дожидался такси, то, может, и догнал ее раньше, чем она достигла того опасного перекрестка… судьбоносного.

Потянулись самые страшные (без прикрас!) дни в моей жизни.

Я забил на учебу, бросил музыку. Сутками торчал в палате матери. Разговаривал с ней, умолял не умирать, просил вернуться ко мне и обещал стать лучшим в мире сыном. Если бы все исправлялось так просто!

А спустя месяц после аварии отец почти за шиворот вытащил меня из больницы, заставив взяться за уроки, начать нормально питаться, продолжать жить дальше.

Аргументируя, что матерью занимаются хорошие врачи, она ни в чем не нуждается (самые дорогие препараты, постоянный VIP-уход).

Мне же нужно думать о том, как закончить гимназию, поступить в академию и не сдохнуть при всем этом.

Использовал запрещенный прием. Типа маме не понравилось бы, если бы я загубил на корню свое будущее.

Мы с отцом перевели маму в частную клинику. Нашли лучших врачей. Да только жестокие люди в белых халатах качали головами и беспомощно разводили в стороны руками. Они делали все, что могли…

Полгода она пролежала в коме, не приходя в сознание. Перевозить в клинику за границей – опасно. Она могла не пережить этого.

Как-то раз главврач сунулся к нам со словами: «Подумайте хорошенько… обсудите с сыном. Быть может, гуманнее будет отключить вашу жену и мать от аппарата искусственного обеспечения жизнедеятельности».

Матери диагностировали кому четвертой степени.

Последняя инстанция, тяжелейшее состояние после черепно-мозговой травмы. Как правило, на этой стадии, вероятнее всего, наступает летальный исход. Шансы выжить – один процент из ста. Если человек не выходит из коматозного состояния после двух-трех недель, то с каждым днем факт полного выздоровления становится крайне мал.

А потом она скончалась, так и не вернувшись ко мне.

Терять близкого человека невероятно тяжело… так тяжело, что сначала ты просто не понимаешь, что произошло. Есть только безграничное отчаяние, какой-то дикий животный страх, леденящее душу одиночество.

Я до безумия любил маму.

У нас были очень доверительные отношения. Она понимала меня, как никто другой, и поддерживала. Мы могли часами разговаривать ни о чем. Нам нравились одни и те же фильмы. Она интересовалась моим музыкальным творчеством. Всегда смотрела на меня так, словно на рояле для нее играл по меньшей мере сам Шопен[12]. Мама устраивала специально для меня «Ночи Монополии», подарила первый мотоцикл, хоть отец и высказал свой железобетонный протест… Внезапно лишиться ее стало для меня ударом в сердце.

Я тосковал, я горевал. А вот отец… отец, даже не выдержав адекватный срок траура, через пару месяцев привел в дом молодую любовницу – Еву. Наплевал на память о матери, предал все светлое и хорошее.

Из подстилки Ева очень быстро превратилась в законную жену и, соответственно, в мою мачеху. Неудивительно, что я взбунтовался. Против отца, против мачехи.

Едва я стал совершеннолетним, сразу пустился во все тяжкие. Тусовки, девочки, алкоголь… я всегда выбирал себе сломанных кукол, бездушных Барби, таких же дефектных, как и я сам – Кен с изъяном по имени Ник.

Мачеху ни во что не ставил, пытался при любом удобном случае задеть ее, поставить на место. Все чаще ругался с батей.

Чисто из принципа не стал продолжать семейный бизнес и вместо архитектурной академии, к которой готовился на протяжении последних лет, поступил вместе с Димасом на журфак.

Отец устроил грандиозный скандал, грозился лишить карманных денег и наследства.

Он-то не знал, что я подрабатывал по вечерам в ночном караоке-клубе на пару с Сотней и парнями из нашей любительской рок-группы «The fallen Angels band». Отец барабанщика был владельцем заведения и разрешил сыну с друзьями играть. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало…

Тем более это начало приносить клубу неплохие бабки.

Гонорары нам, конечно, платили далеко не голливудского масштаба, но для студентов вполне норм.

Тем более мама оставила мне хорошее наследство. Банковский счет с внушительной суммой, недвижимость, пару тачек. Да и бабушка с дедушкой души во мне не чаяли.

Учился я просто на изи. Мне нравилась журналистика.

Наверное, глубоко в душе я всегда был истинным гуманитарием. Само собой, мы с Сотней прогуливали пары, могли тупо не прийти на зачет, но оперативно закрывали все хвосты. Впрочем, не будь батя Димаса ректором универа, так легко мы бы не отмазались.