Давайте ничего не напишем

Даша вполне земным движением собрала карты и упрятала их в расшитый белым бисером конопляный чехол. Егор неискренне хмыкнул:

– Позолотить колпачок твоего «Паркера» не предлагаю, всё равно ты займёшься расточительностью под маской благотворительности. Деньги для тебя – презренная бумага, ага? Даже гадаешь бесплатно.

– Я просто не придаю им того катастрофически серьёзного значения, которым спекулируют адепты твоего общества.

– Ну да, ну да. Ты у нас вся такая изнеженная и воздушная, хоть кол на голове теши. Ну а секс? Ты тут упоминала про какое-то бескорыстное наслаждение. По-моему, ты себе противоречишь, ведь сексу в моём презренном обществе придаётся такое же ураганно серьёзное значение, как и деньгам! Оглянись вокруг – посмотри в глаза своим никчёмным людишкам! Все они бегут, бегут, бегут куда-то, не различая сигналов светофора, а зачем? За деньгами и за сексом. И я… – Егор выправил осанку, вздёрнул ястребиный нос, смахнул невидимую пыль с короткой чёлки. – И я ничуть не лучше их! И я имею мужество в этом признаться, в отличие от тебя. А ты женственность свою не имеешь и признаваться не хочешь!

– Ошибаешься. Деньги – человеческое изобретение, а секс – божественное. Егорушка, отдели, пожалуйста, мух от яичницы в своём оскорблении!

– Ага! Ну ты корова! Боишься признаться, что ты такая же, как все? Ну хоть раз будь ты нормальным человеком, а?

– Ну прямо вся в тебя, – Даша, аристократически сцепив кисти на груди, упёрлась в них направленным взрывом. – Я ничуть не против секса, потому что секс – природа наших тел. Но я знаю, что я – не тело, поэтому я секс не выбираю.

– Блять! – Егор не выдержал такого хамства. – Да что же ты выбираешь тогда?

– Я выбираю любовь.

– Без секса? Платоническую что ли?

– Я не против секса. Но выбираю любовь. Понимаешь?

– Ни хрена я не понимаю. Выбор – всегда из двух. Либо одно, либо другое. А ты опять хочешь и в японском ресторане отобедать, и сделать себе харакири. И что? Кишка тонка!

– Когда-нибудь поймёшь… – Даша артистично зевнула, прикрыв рот ладонью, и наморщилась, после чего её лоб обзавёлся неприятными складками.

Егор ответил на это пикирующим взором, направленным точно мимо Даши в пустоту.

– Лучший способ выйти из интересного положения, – заявил он, – это плюнуть на прихожан с высокой колокольни и сказать, что вам, сирым и убогим, никогда не понять моих великих духовных идей. А вот я не выпендриваюсь на пустом месте и честно говорю, что я – нормальный мужик!

– И гордишься этим, как рыба зонтиком, – по-прежнему зевая, ввернула Даша.

– А, ну издевайся, издевайся. Только и умеешь, что обижать собеседника. А про любовь я тебе уже всё сказал. Хренотень это. Я предпочитаю то, что можно пощупать – тело. От тела и предлагаю отталкиваться.

– Хорошо! Я уже готова, – Даша засияла, как только что огранённый алмаз, и зашептала томным меццо-сопрано: – Мною овладело ужасное желание забиться розовой пантерой в его грязных объятиях. Я мечтала превратиться в лепёшку под чугунным прессом его груди и раствориться в Беломорканале его дыхания…

– На нём были влажные джинсы в горошек, – подхватил эстафету Егор, эротично завывая тенором. – И трусы, расклешённые на уровне талии. Его невинность прикрывала простая ковбойская рубашка, надетая наизнанку через голову под свитер…

– Одним движением руки я отгрызла все его пуговицы, и он сполз по стеночке от удовольствия. Прозрачный халат, висящий на мне, как седло на корове, распахнулся и упал, словно голодный Адам с древа познания, – Даша сложила правую руку змейкой и запшикала на прохожих.

– По нашим телам пробежали пупырчатые мурашки и… скрылись в ближайшей подворотне! – Егор наконец улыбнулся, да так, что весь Голливуд скопом ушёл к дантисту. – Мне показалось, что пол, крыша, стены и мебель раз и навсегда исчезли в бездне её широченного рта…

– Теряя остатки одежды и здравого смысла, я рванулась к нему навстречу… – Даша выставила напоказ торчащие соски и почти задавила Егора, – …но опять поскользнулась на разлитом слесарем солидоле…

– Не прошло и месяца, как в кромешном экстазе слились два северо-западных полюса: «инь» и «ян», эстонец и финка, дворник и снеговик, борщ и запеканка, женщина и утюг! – патетично завершил Егор и почти поцеловал Дашу куда придётся.

Даша скептически похлопала себя по плечам, поправила футболку и едва не достигла письменного оргазма.

– Вот это я понимаю! – Егор вернул тело в одежду и уткнулся в бесстыжий бесовский взгляд своей женской половины.

– И что ты же понимаешь? Тебе до сих пор кажется, что всё это… – Даша взмахнула руками, и на её полотне расцвела картина окружающего мира, – …существует?

– Ты опять за своё? Так хорошо начали… – Егор кое-как справился с возмущением. – Ну, чем тебе эти деревья-то не угодили? А чем провинились белые лебеди? А несчастные прохожие, которые…

Но Егор не закончил мысль. Где-то позади него раздался непревзойдённый человеческий вопль. Вслед за ним весёлым похоронным маршем прозвучала тревожная трамвайная трель, которая, как всегда, отставала на октаву от своей кармы.