— Если б я могла плакать, я бы успокоилась, — сказала она, пряча лицо у него на груди.
Находясь в таком же смятении, Давид ничего не ответил, только усадил девушку на тахту и сам устроился рядом, не выпуская ее дрожащих рук.
— Ты уже обо всем знаешь, Тамар, — наконец заговорил он довольно спокойно. — Ты услышала от других то, что я собирался рассказать тебе сам. С одной стороны, это хорошо, что ты уже подготовлена и пережила самое трудное. Но я должен сказать тебе больше. Я уверен, ты настолько мужественна, что спокойно выслушаешь меня. Чтобы понять друг друга, оставим пока наши чувства.
Девушка слушала, опустив голову. Бек продолжал:
— Ты еще не все знаешь, Тамар, ты только слышала о моем отъезде, но куда и зачем я еду — тебе неведомо. Я все расскажу, веря, что любая доверенная тебе тайна останется погребенной в твоем сердце. Я еду на свою родину, Тамар, и, может быть, расстанусь с тобой навсегда, может быть, мы никогда больше не увидимся. Я понимаю, как тяжелы эти слова для твоего сердца, как горько будет наше расставание. Но именно тебя я хочу избрать своим судьей. Если ты скажешь: «Не уезжай», — я не тронусь с места. Хочешь быть моим судьей?
— Говори, — ответила девушка, подняв голову.
— Мы любим друг друга, Тамар. Это значит, что в нас обоих бьется одно сердце, живет одна душа. Это то, о чем священники говорят «и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». Но если в нас обоих бьется одно сердце, значит, я должен любить то, что любишь ты, а ты — то, что люблю я. По-другому не может быть. Верно?
— Верно, — ответила девушка. — Теперь скажи, что любишь ты, чтобы и я полюбила.
— Я люблю свою родину и свой народ. Я тебе много рассказывал о себе, Тамар, и ты знаешь все подробности моей жизни с младенческих лет. Но о своем народе и родине я ничего не рассказывал.
И он стал описывать Армению в ярких, волнующих красках — невозможно было равнодушно слушать его. Рассказал о ее былой славе и нынешнем бедственном положении. Описал бесчинства магометан, рабское положение людей. И чтобы воздействовать на чувства Тамар как женщины, рассказал о горькой участи армянки.
— Там женщина, — сказал он, — не принадлежит мужу — любой негодяй может обесчестить ее. Достаточно малейшего сопротивления, чтобы отсекли голову ребенка на груди у матери. Десятилетняя девочка становится жертвой насилия какого-нибудь мерзавца. Женщину отлучают от родного очага и продают как овцу или же дарят кому-нибудь.
Приведя еще и другие примеры закабаленности своего народа, Давид продолжал:
— И вот этот униженный народ ищет спасения, хочет избавиться от поработителей и просит у меня помощи. Как по-твоему, Тамар, — ехать мне или нет? Будь моим судьей.
— Поезжай, бог с тобой, — ответила девушка, и ее печальное лицо оживилось: — Но я прошу, Давид, возьми меня с собой. Ты сам сказал, что я должна любить то, что любишь ты. Я полюбила твой народ, твою родину. Почему бы нам не бороться и умереть вместе?
— Это было бы прекрасно, Тамар, но, к сожалению, кровавое поле брани не для женщин.
— Я была готова к такому ответу, — обиделась девушка. — Но ты ведь достаточно знаешь меня, Давид. Еще маленькой девочкой я поднималась в горы, ходила в лес. Ты много раз видел меня одну в горах, когда еще был пастухом. Я не боялась ни диких зверей, ни бурных горных потоков. Мне всегда доставляло удовольствие встречать в степи ураган. Мне не было и десяти, когда отец сажал меня на коня и брал с собой на охоту. Очень часто мы возвращались домой промокшие под дождем, побитые градом. Может быть, я бы не так воспитывалась, если бы не ранняя смерть матери. Беспечность мачехи давала мне свободу. Я росла как дикая лань. Во всех сказках и историях больше всего восхищала меня воинственность лезгинок, чеченок и черкешенок. Я восторгалась их храбростью и всегда с завистью говорила себе: «Почему я не дочь лезгина или черкеса?». Все это ты сам прекрасно знаешь, Давид. Помнишь, ты не раз говорил мне: «Больше всего люблю тебя за то, что тебя не испортил беззаботный образ жизни княжеского дома». Теперь сам посуди, буду ли я тебе обузой, если поеду с тобой?
Бек с восторгом слушал юную героиню, восхищался ее искренностью. Все, о чем с такой гордостью говорила Тамар, было правдой. Но взять ее с собой, подвергнуть тяжелым испытаниям это сокровище он не мог. В ответ на его молчание девушка как избалованный ребенок, повисла у него на шее, целуя его лицо, глаза, губы:
— Возьми меня с собой, дорогой, забери с собой, умоляю! Ведь сейчас ты сам сказал: «Что любит один из нас, любит и другой, у нас с тобой одна душа». Почему мне не любить твою родину? Почему бы мне не пролить свою кровь там, где ты проливаешь свою? Ведь в нас бьется одно сердце!
Бек ухватился за последние слова: