Читаем Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения полностью

Итак, из Крыма предки Бурлюков перебрались в Запорожскую Сечь, оттуда — в Рябушки. Около 1710 года родился в семье Бурлюков сын Парфентий, ставший со временем главой большого семейства. У него и его жены Катерины родились две дочери, Марина и Агриппина, и четверо сыновей — Алексей, Иосиф, Семён и младший, Василий, который появился на свет в 1768 году. В метрической книге Иоанно-Предтеченской церкви, прихожанами которой были Бурлюки, он упоминается как «регистратор», а далее как мещанин. От первого брака — жену звали Ефросинья — у него родилось трое детей, дочери Ирина и Мотрона и сын Иван; от второго, с Анастасией Степановной, — Михаил, Василий, Кирилл, Александра, Иван, две близняшки, названные (обе!) Евдокиями, Степанида и Владимир. Внушительный список.

Родившийся в 1798 году Василий Васильевич и был тем самым прадедом, похожим на хана Батыя, о котором писала Людмила Бурлюк. Он, как и водилось в роду Бурлюков, приложил немало усилий для того, чтобы семья жила в достатке. Имел ветряную мельницу, салотопильный и кирпичный заводы.

Женой Василия Васильевича стала Анна Александровна Стеблиненко. Брак был заключён 23 января 1827 года. Родилось у них 12 детей: Елизавета, Фёдор, Катерина, Марфа, Любовь, Мария, Агриппина, Данила, Ананий, Георгий, Мелетий, Иван. Дедушка нашего героя, Фёдор Васильевич, был первым сыном. «Божьим даром» — так переводится его имя с греческого. Он родился 17 февраля 1832 года.

В 1964 году по просьбе Давида Бурлюка его зять, муж его младшей сестры, Марианны, чешский художник Вацлав Фиала, нарисовал семейное древо Бурлюков. Этот выполненный с филигранной точностью рисунок украсил переднюю страницу обложки 57-го номера журнала «Color and Rhyme», выпущенного Бурлюками в США в «честь 84-летия великого художника и поэта».

Рисунок семейного древа, выполненный поверх карты Украины и России, очень символичен. Корнями своими древо опирается на украинскую землю, как раз в районе Запорожской Сечи. Родоначальником Вацлав Фиала изобразил Фёдора, «войскового генерального писаря», указав совершенно фантастические годы его жизни — с 1769-го по 1841-й. Нарисованный Фёдор похож на многократно изображённого Бурлюком казака Мамая — он сидит под деревом, в руках его кобза, он одет в традиционные жупан и шаровары, на ногах его сафьяновые сапоги. На голове — шапка, скрывающая оселедец, во рту трубка, прикрытая длинными усами. Рядом с ним пасётся верный конь, к дереву прислонены коса и грабли, а под ним на аккуратно расстеленной скатёрке стоит штоф и лежит краюха хлеба. Неподалёку на коне изображён хан Батый — чтобы никто не забыл семейную легенду.

Карта усеяна табличками с названиями городов и сёл, важных для Бурлюков. Это длинный список: Сумы, Лебедин, Рябушки, Полтава, Харьков, Нагорное, Козырщина, Нежин, Берестовка, Одесса, Николаев, Херсон, Каховка, Чернянка, Новая Маячка, Золотая Балка, Евпатория, Симферополь, Бурлюк, Старый Крым, Киев, Курск, Тамбов, Тверь, Москва, Санкт-Петербург.

Верхние ветви древа — внуки и внучки самого Давида Давидовича, родившиеся уже в Америке, дети и внуки братьев и сестёр. На черновике рисунка Вацлав Фиала указал дату начала существования рода Бурлюков — 1232 год.

Скажем откровенно, описание имён и деталей жизни предков главного героя — самая скучная часть биографических романов. Читатель обычно старается поскорее её пролистать. И тем не менее в биографии Давида Бурлюка это важная часть, потому что характер «отца российского футуризма» — прямое производное от черт характера его предков. «Чтобы разобраться в самом себе, “гнотхи сеавтон”, как говорили греки, познать самого себя, надо узнать о своих предках. Ибо оттуда пришли те черты характера, с которыми приходится всю жизнь потом пытаться строить. Иногда возложенная на себя миссия так мало вяжется с наследственным… И тогда приходится пересоздавать себя», — писал он в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста». Целая глава «Фрагментов» посвящена предкам — так она и названа.

«О предках своих мог бы написать целую книжицу. И напишу когда-нибудь, времени больше будет. Пока пишу по-русски, а потом, может быть, и на родной украинский язык перейду. Ибо родился на Украине, ныне под бурей великой Революции ставшей свободной и неозримо прекрасной. <…> Там лежат кости моих предков. Вольных казаков, рубившихся во славу силы и свободы».

Давид Бурлюк недаром многократно пишет о «вольных казаках», — свобода и для него самого всю жизнь была одним из важнейших условий существования.

Поразительно, но Давид Бурлюк хорошо помнил и братьев своего деда, и их судьбы: «У Василия было много детей. Я помню их: Фёдора, Мелетия, Анания и, кажется, Ивана. Бурлюки отличались высоким ростом, ловкостью и силой». Это передалось и самому Давиду — если посмотреть на фотографии, на которых он стоит рядом с Владимиром Маяковским, сразу бросается в глаза, что Бурлюк лишь ненамного ниже. А Владимира Бурлюка все называли атлетом — он «гимнастировал» с гирями и гантелями, сохранилась даже его фотография в зале, в окружении товарищей по занятиям.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное