Давид Копперфильд. Том I

И вот я сам — первый ученик школы. С высоты своего величия смотрю я на ряды своих товарищей, со снисходительным интересом отношусь к тем из малышей, которые напоминают мне того мальчугана, каким был я, поступая в нашу школу. Но этот мальчуган уже как-то чужд мне. Я вспоминаю о нем, как о чем-то, оставшемся позади меня на жизненном пути, словно это был кто-то встреченный мною, а не я сам.

А та маленькая девчурка, которую я увидел, войдя в первый раз в дом мистера Уикфильда? Ее тоже нет. Вместо нее теперь хозяйничает в доме двойник портрета, висящего внизу, в кабинете. И Агнесса — моя милая сестрица, как мысленно зову я ее, лучший мой друг и советник, Агнесса — ангел-хранитель всех, кто попадает в сферу ее доброго, спокойного, самоотверженного влияния, — стала уже совсем взрослой.

Но какие же еще перемены произошли со мной за это время, кроме того, что я вырос, изменился с лице, приобрел знания? Я ношу золотые часы с цепочкой, кольцо на мизинце, сюртук с длинными фалдами. Сильно помажу голову медвежьим жиром. И этот самый медвежий жир в связи с кольцом на мизинце что-то подозрителен. Неужели я опять влюблен? Да, влюблен, и безумно влюблен в старшую мисс Ларкинс…

Старшая мисс Ларкинс уже не девочка. Это высокая, смуглая, черноглазая, хорошо сложенная девушка. Старшая мисс Ларкинс давно перестала быть ребенком, ибо даже самая юная из ее сестер, года на три-четыре моложе ее, и та уже забывает о детстве. Моей мисс Ларкинс под тридцать. Нет слов выразить, какая страсть пылает к ней в моей груди!

У старшей мисс Ларкинс много знакомых офицеров, и это для меня ужасно. Я вижу, как они разговаривают с нею на улице, как, издали завидя ее шляпку (а они у нее удивительно изящны) рядом со шляпкой ее сестры, они сейчас же устремляются ей навстречу. Это, видимо, ей нравится — она смеется и болтает с ними. Много свободного времени трачу я на хождение по улицам, стремясь встретиться с предметом моей любви, и если только мне удается хоть раз в день поклониться ей, то я и тем уж счастлив. Если на свете только существует справедливость, то судьба, несомненно, должна вознаградить меня за те адские муки, которые вытерпел я в ночь бала местного бегового общества, зная, что старшая мисс Ларкинс до упаду танцует там с офицерами.

Любовь лишает меня аппетита и заставляет носить ежедневно мой самый новый шелковый галстук. Мне делается несколько легче, когда я одеваюсь в свой лучший костюм и заставляю без конца чистить свои ботинки. В таком виде, мне кажется, я более достоин приблизиться к моей богине. Все, что близко старшей мисс Ларкинс, все, что имеет какое-нибудь отношение к ней, для меня уже драгоценно: мне дорог мистер Ларкинс — ворчливый старик с двойным подбородком и неподвижным глазом, и, когда я не имею никакой надежды увидеть его дочь, я ищу встречи с ним.

Пожимая ему руку, я говорю: «Как поживаете вы, мистер Ларкинс? Как чувствуют себя ваши барышни и вся ваша семья?» И в этих вопросах, мне кажется, так сквозит моя любовь, что я тут всегда страшно краснею.

Я не перестаю думать о своих летах. Правда, мне всего семнадцать лет, правда, что я как будто слишком молод для старшей мисс Ларкинс, ко что за беда! Не успею оглянуться, как мне будет и двадцать один год.

Каждый вечер регулярно я прогуливаюсь у дома мистера Ларкинса, хотя для меня нож в сердце — видеть, как к ним входят офицеры, и слышать голоса в гостиной, в то время как старшая мисс Ларкинс играет на арфе… Помню даже, как два-три раза по ночам, когда вся семья Ларкинсов уже спала крепким сном, я, измученный, до глупости влюбленный, бродил вокруг их дома, все стараясь угадать, где именно комната моего кумира. Как жаждал я, чтобы их дом загорелся! Мне рисовалось, как кругом в страхе толпится народ, и я пробиваюсь сквозь толпу с лестницей, подставляю ее к окну моей любимой выхватываю ее из пылающей комнаты и, прижав к груди, спускаю на землю; потом снова поднимаюсь в горящий дом за какой-то забытой ею вещью и… погибаю в пламени.

Вообще любовь моя необыкновенно бескорыстна. Мне довольно уже проявить себя героем на глазах мисс Ларкинс и затем — умереть…

Впрочем, не всегда я бываю в мечтах своих так самоотвержен; порой в воображении моем проносятся картины и более радужные. Так, например, когда я одевался (в течение двух часов) перед большим балом у Ларкинсов, которого я с трепетом ждал целых три недели, я размечтался о том, что, собравшись с духом, наконец признаюсь старшей мисс Ларкинс в своей пылкой любви. Я представлял себе, как мисс Ларкинс, склонив свою голову на мое плечо, шепчет мне: «О мистер Копперфильд, верить ли мне своим ушам?..» Рисуется мне также, как на следующее утро является ко мне мистер Ларкинс и говорит: «Дорогой Копперфильд, дочь рассказала мне все. Молодость — не порок. Вот вам двадцать тысяч фунтов стерлингов. Будьте счастливы». Тут же вижу я и бабушку ока приходит в умиление и благословляет нас. Мистер Дик и доктор Стронг присутствуют на нашей свадьбе…