— Конечно, охочусь, — отвечал он. — Я диких баранов убиваю, взваливаю их себе на спину и несу до самого города. Под городом дядья отнимают у меня добычу, относят ее своим дружкам и вместе с ними пируют.
— Завтра ты дядьям добычу не отдавай, а принеси нам, — приказала мать.
— Ладно, матушка, — сказал Мгер.
Утром дядья взяли Мгера на охоту. Мгер большущего оленя убил. Дядья так и обомлели. Взвалили они добычу Мгеру на спину, а на окраине города остановились и сказали:
— А теперь, Мгер, положи оленя наземь и ступай домой.
— Нет, — сказал Мгер, — я своего оленя вам не отдам.
— То есть как это ты не отдашь?
— А вот так: не отдам — и все тут. Добыча — моя, и я отнесу ее матери.
Старший дядя сказал:
— Говорили нам, что сасунцы — сумасброды, а мы всё не верили. Теперь убедились на деле.
Младший дядя сказал старшему:
— Давай отколотим репоедово отродье и отнимем у него добычу.
Старший дядя ударил Мгера по одной щеке, младший — по другой.
Мгер одной рукой схватил старшего, другой — младшего, ударил об землю и обоих убил. Так они и остались лежать с оскаленными зубами.
— Ишь!.. Они же еще и смеются надо мной! — сказал Мгер, взял свою добычу и пошел домой.
— Мгер! А где же твои дядья? — спросила Хандут-хатун. — Они тоже нынче с добычей?
— Нет у них никакой добычи, — отвечал Мгер. — Хотели они отнять у меня оленя, а я рассердился, схватил их обоих и наземь швырнул. Лежат они там и надо мной смеются.
Хандут-хатун так и ахнула:
— Ой, Мгер, что ты наделал! Ты родных своих дядей убил!
Поехали Хандут и Вачо Марджо в горы, смотрят — Мгеровы дядья по самый пуп ушли в землю, а зубы у них всё еще оскалены.
Вачо Марджо привез сыновей своих в город, со слезами и скорбью великою похоронил их, а затем поведал свою волю Хандут-хатун:
— Забирай своего сына, поезжай в Сасун, и чтобы он никогда больше не попадался мне на глаза!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Прибыли мать с сыном в Сасун.
Семь лет уже протекло, а о Давиде не было ни слуху ни духу.
Как-то раз Мгер задал матери вопрос:
— Матушка! У меня отца нет?
— Как так нет, ненаглядный мой? — молвила мать. — Твой отец — Давид Сасунский, оплот Сасуна, самый сильный человек на всем свете.
— А почему же тогда ребята дразнят меня: «Ты безотцовщина, ты приблудыш!»? Где мой отец?
— Твой отец в Гюрджистан уехал — пахлеванов женить. Оставил он мне золотое запястье, чтобы, когда сын у него родится и в возраст придет, надеть ему это запястье на правую руку и послать сына за отцом. Поедешь?
— Отчего ж не поехать? До каких пор ребята приблудышем будут меня дразнить?
Надела Хандут-хатун сыну на правую руку запястье. Мгер пошел в конюшню, вывел лихого коня, вооружился, облачился в доспехи, вскочил в седло и двинулся в путь.
Долго ли, коротко ли, доехал он до широкого поля. Навстречу ему несся всадник, а на крупе его коня сидела пригожая девушка.
Поравнялся с ним Мгер и крикнул:
— Эй ты, козлиная борода! Не пристало тебе ехать с молодой красавицей. А вот мне она под стать — отдай ее мне!
— Мальчишка! — крикнул Давид. — У тебя еще материнское молоко на губах не обсохло. Так кому же из нас красавица под стать — тебе или мне?
Хотел было Давид мимо проехать, но Мгер протянул руку к девушке и сказал:
— Я тебе не позволю ее увезти!
Разгневался тут Давид и такие слова произнес:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Мгер недобро поглядел на незнакомца.
— Стало быть, молокосос — это я, ручьишко — это тоже я, и щелястый забор — это тоже я? — спросил он. — Сходи с коня, схватимся врукопашную и поглядим, кто из нас двоих молокосос, кто из нас двоих ручьишко, кто из нас двоих щелястый забор.
Сошел Давид с коня.
— Обожди, — молвил он. — Я девушку отвезу в безопасное место — на вершину вон той горы — и приеду биться с тобой.
— Отвези, — сказал Мгер.
Отвез Давид девушку на гору, воротился. Схватились они с Мгером врукопашную.
Под их ногами земля взрыхлялась, расседалась. Пыль поднялась, небесный свод затмила, ни зги не было видно, а слышно было только, как в клубах пыли отец и сын от натуги пыхтели. Пот ручьями стекал с их лиц и землю в грязь превращал.
Отпустили они друг друга, палицы схватили, стали палицами друг друга охаживать. От взмахов палиц вихрь поднялся, вырвал у Давида платок и унес. Нес, нес, нес и наконец бросил к порогу Хандут.
Узнала она платок мужа, поднялась на кровлю, смотрит — весь мир задернут завесою пыли. «Это платок Давида, — сказала она себе. — Наверно, сын с отцом встретились, не узнали друг друга — и давай драться».