Давид Сасунский. Повесть по мотивам армянского эпоса

Семь лет скитался Мгер по белу свету, семь дэвов-людоедов убил, семь крепостей построил, по Гоар-хатун стосковался и стрелой полетел в Багдад.

Как поставил Мгер палицу у ворот, когда уезжал, так она с тех пор здесь и стояла.

Вошел Мгер в покои, смотрит — на тахте лежит мертвая Гоар и держит в руке письмо.

Подполз к ней Мгер на коленях, взял письмо и прочел.

Вот что писала Гоар-хатун:

Мгер! Я умираю с тоски по тебе. Когда воротишъся, исполни мою просьбу: в Сасун меня увези и похорони рядом с Хандут-хатун.

Привязал Мгер тело Гоар-хатун к седлу коня своего, привез в Сасун.

Семь дней плакал над ее телом, могилу выкопал рядом с могилой Хандут-хатун и схоронил Гоар.

Затем Мгер заказал семь заупокойных обеден по сасунцам: по Цовинар, по Санасару, Багдасару, Мгеру Старшему, Армаган, Давиду, Хандут-хатун, Кери-Торосу и многим другим…

Прошло еще некоторое время.

Кончилась поминальная тризна. Не хотелось Мгеру возвращаться в свою столицу.

Раз нет на свете Гоар, то что для него царство, что для него жизнь?..

Мгер уходит в Агравакар

Всю ночь до самой зари скитался Мгер в горах. Утром, голодный, усталый, приблизился он к пастухам и спросил:

— Чье это стадо?

— Деда Верго, — отвечали пастухи.

— Я — голодный странник, — молвил Мгер. — Зарежьте, овцу, накормите меня, и я поеду своей дорогой.

— Ишь ты какой! — сказали пастухи. — Мы сами голодаем и не смеем надоить для себя ни капельки молока, а ты хочешь, чтобы мы для тебя овцу зарезали?

— А почему вы боитесь молока себе надоить? — спросил Мгер.

— Дед Верго каждый вечер стадо пересчитывает, а молоко меряет палкой с делениями. Паршивого козленка недосчитается, чашки молока недомеряет — горе нам: каждому из нас сто ударов прутьями влепит.

И снова Мгер проклял мир. Проклял и удалился. Повстречался он с жнецами.

— Здорово, братцы! — крикнул им. — Чья это нива?

— Деда Верго, — отвечали жнецы.

— Я — голодный странник, — молвил Мгер. — Дайте мне хлеба кусок. Я съем и поеду своей дорогой.

— Ишь ты какой! — сказали жнецы. — Мы самой голодаем. Откуда у нас хлеб возьмется?

— Почему же вы голодаете? — спросил Мгер. — Как может голодать тот, кто убирает хлеб?

— Дед Верго дает каждому из нас по горсти ячменя в день. Даже в полове нам отказывает. Целый день простаивает он на кровле своего дома и смотрит. Как увидит дым, тот же час идет на поле и каждому из нас отмеряет по сотне розог.

Мгер дважды послал миру проклятье и удалился.

Тело у Мгера отяжелело. Когда же он выслушал жалобы пастухов и жнецов, отяжелела у него и душа.

Земля уже не в силах была его носить.

Копыта его коня увязали в земле.

До позднего вечера Мгер горы Сасунские конским шагом мерил, а на закате солнца подъехал к могиле матери и воззвал:

Матушка, встань! Матушка, встань!
Сасунское царство извергло меня.
Ты под сердцем своим носила меня,
Ты грудью своею кормила меня.
Материнской ласки давно я лишен —
Встань же, родимая матушка, встань!

А мать ему из могилы ответила:

Чем помочь тебе, сын, чем помочь?
Гады кишат вокруг нас,
Увял ланит моих цвет,
Блеск моих глаз погас,
В руках моих силы нет.
Чем помочь тебе, сын, чем помочь?
Перестань скитаться, сынок!
Видно, так уж судил тебе рок:
Ты гони Джалали-Конька
Прямо в Агравакар…

Долго плакал Мгер, долго молил — могила матери больше ему не откликнулась. Тогда Мгер обернулся лицом к могиле отца и воззвал:

Отец мой, вставай! Отец мой, вставай!
Места нет для меня на Сасунской земле.
Отец мой, вставай! Отец мой, вставай!
Мир мне видится точно во мгле.
Отец мой, вставай! Отец мой, вставай!
Я не помню, как пахнет тело твое.
Один-одинешенек бедный твой сын,
Без отца и без матери что за житье!
Отец мой, вставай! Уже осень пришла
И меня, голяка, до костей пробрала.
Холода завернули, и я изнемог:
Я до нитки промок, я прозяб, я продрог.
Бесприютный и сирый, куда я пойду?
Кто приветит, согреет меня, сироту?

Отец ему из могилы ответил: