Давление зла

Вышла Ольга, кликнула их к столу. Пошли в дом. Федор с интересом огляделся вокруг — обстановка ничем не отличалась от городской квартиры. А стараниями Аркадия и удобства все были городскими. И Федор подумал — да, мужик рукастый. А как он тогда в меня по поводу телевизионной антенны вцепился! Между прочим, Федор и дом-то узнал по антенне. То есть он, конечно, знал, куда едет, но вот углядел антенну и понял: здесь…

II

За два с небольшим часа Федор отшагал порядочно от деревни. Соснячком, затем унылой гнилой болотинкой, и опять соснячком. Потом пошло чернолесье беспросветное, глухое, выросшее на месте сведенных некогда чистых лесов. Грибов не было. Только горькуши росли в низинках, да поганки кое-где выглядывали из палой почерневшей листвы.

Впереди показался просвет. Федор направился туда и вскоре, действительно, вышел на опушку. Перед ним расстилался лужок с несколькими копешками сена. Поодаль вилась цепочка кустов — ручеек или речка. Еще дальше вздымался холм, поросший ельником. «Ну вот, — подумал Федор, — у ручья передохну, схожу еще на холм, рыжиков поищу, и обратно…».

До речушки оказалось дальше, чем показалось вначале. На Федора навалилась тупая тяжесть — вдруг, враз. С трудом добрел он до берега и опустился на траву. У ног хлопотливо переливали из пустого в порожнее маленькие упругие струйки. Они отчетливо выделялись в общей массе воды, то образуя маленький водоворотик, то журча чуть слышно, то закружив сухой стебель травы и потянув его против течения. Речка оказалась небольшой, чуть больше трех шагов шириной, но глубокой. Федор затруднился бы объяснить, как он чувствует глубину. Просто смотрел в воду и видел: по пояс, а вон там — и по шейку будет…

Смолк звук шагов, не шелестела трава, не слышно стало собственного натруженного дыхания — и словно проснулись вдруг, запели наперебой кузнечики. Острый запах сырости и травы повис над рекой. Федор сделал над собой усилие, освобождаясь от дремотного, расслабленного состояния и ощутил, что усталость прошла, исчезла. Он потянулся, уселся поудобнее и закурил. Дым тянуло понизу, запутывало в траве. Федор глянул на солнце, потом, проверяя, на часы и решил — не стоит лезть на бугор. Грибов все равно нет, а время к вечеру. Пока до деревни дойдешь, да пока устроишься… Он докурил, бросил окурок в воду и решительно поднялся.

Возвращался он другой дорогой — вдоль речки, окраиной ячменного поля, через овраг, заросший ельником. Он не спешил, солнце стояло еще высоко, когда он вышел на поляну, мыском протянувшуюся меж двух оврагов. Почему-то она осталась нераспаханной, поле кончалось в сотне метров сзади. Почва заметно пошла под уклон. Федор оглянулся — ячменное поле было вверху, а поляна все так же убегала вниз. Повеяло вдруг холодком, хотя солнце светило по-прежнему, и по-прежнему не чувствовалось ни ветерка. Он продолжал спускаться. Стало вдруг темнее, словно солнечный свет процеживался сквозь светофильтр. Федор помнил — такое ощущение у него было во время солнечного затмения. Он прозевал начало и спохватился лишь, когда вот так же потемнело. Это было странно — солнечный свет не поглощался облаками, его не смягчали, рассеивая и ослабляя, водяные пары. Его просто стало МЕНЬШЕ. Федор заметил неладное, еще не сообразив, в чем дело. Подсказало закопченое стекло — луна отгрызла от солнечного диска заметную краюшку. Федор на всю жизнь запомнил те свои мальчишеские ощущения и сейчас непроизвольно глянул вверх, на солнце. Облаков вокруг солнечного диска не было. Это ясно было и так — глаз умеет отличать смягченный облаками свет, — и Федор посмотрел лишь для того, чтобы унять безотчетную тревогу. Тут же, осознав это, он устыдился и двинулся вперед. С каждым шагом окаймлявшие с двух сторон поляну ели становились выше, и ощутимее сделалась сырая промозглая сырость. «Из оврага несет влагой, — подумал Федор, — наверное, родничок…». Тишина вокруг стала давящей, так что Федор, наконец, заметил ее, но продолжал идти вперед.

А ели уже закрывали собой все небо, оставляя нетронутым лишь клочок его, в самом зените. Поляна сужалась. В какой-то момент вдруг оказалось, что Федор стоит на круглой площадке, окруженной лесом. Прогал, через который он сюда вошел, остался выше и сзади. Он замыкал котловину, с трех сторон окруженную ельником, а с четвертой — травянистым откосом. Холод становился нестерпимым, и Федор в недоумении присмотрелся к траве под ногами — если не сейчас, то ночами она должна была оказаться побитой инеем. Но ничуть не бывало, разнотравье оказалось свежим, не примороженным, и как только Федор обнаружил это, холод отступил — в буквальном смысле отступил. Он скрывался за стеной елей, в овраге. Федор чувствовал его дыхание.