Давняя история

— Просто она получает от Мухи то, чего недостает от мужа.

— Не пошли, Вова.

— Почему я должен снимать шапку перед гадостью?

— Ты не понимаешь…

— Предположим, я ограниченный. А ты, широкий, мог бы жениться на такой женщине?

— Не люблю общетеоретических предположений.

— Тогда без теории. На Татьяне бы ты женился?

— Да, — ответил Витковский.

Вова забежал вперед, заглянул в лицо Стасу, ничего не увидел в темноте и спросил едко:

— Ты что, сам влюбился?

— Это тебя не касается, — на удивление резко выкрикнул Станислав, и Вова, обычно воспринимавший чужие неприятности равнодушно, как проявление неизбежного порядка вещей, а то и со злорадством, на этот раз сказал сочувственно:

— Я в твои дела не вмешиваюсь…

* * *

Мазин не умел читать чужие мысли и не знал, какой рой воспоминаний всколыхнул он в каждом из трех бывших обитателей флигеля бабки Борщихи, но увидел, что никого из них не оставил равнодушным. Из своих наблюдений Мазин привык делать надежные выводы. Он не любил крайностей, и если бы существовала шкала, на которой в диаметрально противоположных точках разместились бы Трофимов со своей феноменальной интуицией и Скворцов, не признающий ничего, кроме зафиксированных протоколом фактов, Мазин оказался бы где-то посредине. Интуиция и логика убеждали его в том, что все трое знали Гусеву лучше и ближе, чем рассказали, однако Мазин был далек от прямого заключения, что Мухин, Витковский или Курилов скрывают свое участие в убийстве, лишь считал, что если Татьяна Гусева убита не случайным грабителем, то выяснить подлинные обстоятельства ее смерти можно только разобравшись в отношениях, связывавших ее с одним, а возможно, и не с одним из этих троих, взволнованных его посещением людей.

Так, не переоценивая достижений, и сообщил он о своей работе комиссару.

— Короче говоря, Петр Данилович, если капитан Грант жив, он находится в Австралии, — процитировал Мазин напоследок, на что Скворцов, который сам зачитывался в свое время Жюль Верном, заметил:

— Вывод-то этот ложным оказался, Игорь Николаевич. Капитана в другом месте нашли.

Скворцов не мог не внести поправку, потому что держался фактов, но точку зрения Мазина понял, как понимал его почти всегда, хотя и преодолевая собственную натуру человека склонного к ясности, определенности. Много лет работали они вместе, и не перестал Мазин удивлять начальника тем, как удается ему находить правильный путь в тумане, который, по мнению Скворцова, сам он напускал. Мазин напоминал ему с детства запомнившегося фокусника, который вначале опутывал себя веревками, крепил их всевозможными узлами, а потом… раз! — и неуловимым движением сбрасывал нерасторжимые путы. И главное, при последующем разъяснении оказывалось, что движение это в общем-то и несложно.

— Верно. В другом, — вспомнил Мазин. — Возможно, и с нами так будет.

— Нечего сказать, утешил, — не удержался Скворцов, — Тоже мне, фаталист! Ты им медальон предъявил?

Этого вопроса Мазин ждал:

— Нет, Петр Данилович. Пока не было необходимости.

— Секретное оружие? — засмеялся Скворцов. — На крайний случай?

— Если хотите.

— А не заржавеет оно у тебя?

— Будем надеяться.

Но в душе он испытывал недоверие к медальону, как и вообще к мертвым, неодушевленным предметам, знал, что заговорить они могут только после того, как заговорят люди, люди же пока говорить не хотели.

— Ладно. Действуй по своему усмотрению, — разрешил Скворцов великодушно. — Что собираешься предпринять, если не секрет?

— Если не возражаете, — улыбнулся Мазин, — хочу допросить вас. Узнать кое-что о свидетелях.

— По всей форме?

— Нет. Форма и так снивелировала свидетельские показания. Я читаю бумаги. А вы общались с этими людьми…

— Понимаю. Студентов временно по боку?

— Не по боку, а с боку зайти хочу. Помните вы Павличенко?

— Еще бы! Фактически он мою версию провалил. А я на него крепко надеялся. Представь себе расположение…

— Я был там. Набережная, узкий проулок, выходящий на набережную, в котором убили Гусеву, и выше дом Борщевой, теперь строительная площадка.

— А прямо напротив проулка пришвартовано судно, а на палубе весь вечер скучает вахтенный Павличенко, который великолепно запомнил человека, долго крутившегося в проулке. Человек этот исчез приблизительно в то время, когда, по данным экспертизы, наступила смерть Гусевой.

— И вы предположили, что это был Гусев, выслеживавший жену.

— А ты б разве не предположил?

— Однако в Гусеве этого человека Павличенко не узнал?

— Отвел категорически.

— Интересно. По ряду причин интересно.

— Чем именно?

— Его показания не только снимают обвинения с Гусева, но и опровергают версию о случайном разбойном нападении.

— Если этот человек выслеживал Татьяну. В конце концов он мог торчать там и по другой причине.

— Мог.

— Вот видишь!

— И все-таки было бы неплохо найти Павличенко.

— И предъявить ему твоих студентов?

— Ну нет. Это сомнительно через столько лет.

— Зачем же Павличенко?

— Побеседовать с ним.

— Считаешь, что я не доработал?

— Вы были привязаны к своей версии. Вернее, к двум — муж или бандит.

Комиссар обиделся:

— Смотри, не повтори мою ошибку. Сам-то уже уверовал в собственную.