Давние встречи

Будьте, дорогой Иван Сергеевич, не говорю — счастливы, — это дело не всегда доступное, — но будьте так же мудры и неподатливы унынию, как всегда. Обнимаю Вас. Лидии Ивановне мой низкий поклон. Ваш А. Твардовский».

С Твардовским меня связывала почти двадцатипятилетняя дружба. Мы встречались с ним в Смоленске, а в позднейшие годы — в Москве, Ленинграде и здесь у меня в Карачарове, куда Твардовский нередко наезжал работать. Мы проводили ночи у топившегося камелька за доброй беседой. По-видимому, Твардовскому было приятно общаться со мною. Я не мешал ему работать, и он чувствовал себя, как он не раз писал и говорил мне, спокойно и бодро. Часто читал он мне стихи, которые написал здесь, в Карачарове. Придет, бывало, ко мне, наденет очки и начинает читать, что удалось написать в тот день. В Карачарове он писал «За далью — даль», «Теркин на том свете» и кое-какие другие произведения. В маленьком письме, где Твардовский описывает свое сновидение, в котором он видел себя и меня в открытом снежном поле, как заночевали мы в соломенном стогу, — всего лучше отобразилось его доброе, дружественное отношение ко мне.

Твардовский много раз звал меня побывать на Смоленщине, в родных местах, но я так и не собрался: уже сдавало здоровье, гасло зрение.

«...Я все же собираюсь на днях поехать в Смоленск, уже собрался было выехать в субботу, но по разным обстоятельствам отложил дня на три. Видно, вы уже не сможете составить мне компанию, а м. б., сможете? Вот бы хорошо было, я бы Вас подождал — и катнули бы. Смотрите, как лучше. Если вдруг надумаете ехать со мной, давайте сразу знак!»

«...В Смоленск я все же поеду, хоть и ушли наиболее красные дни. Ничего, может быть, развиднеет к осени, тогда и поеду. Если у Вас не остынет желание быть моим попутчиком, то, милости прошу, уведомьте — без Вас я не уеду...»

«...Куда же это годится, дорогой Иван Сергеевич, что Вас там режут на операционном столе, Вы постельный больной, а я ничего не знаю! Нет, никуда не годится. Я-то думал, что Вы либо в творческом сне, либо в трудах неусыпных, а Вы — вон что. Словом, я рад получить от Вас хоть эти несколько строк, но очень хотел бы, чтобы Вы написали поподробнее, чтобы мне не гадать — что там с Вами. В Смоленск собираюсь по теплым дням, когда уже установится погода, зелень войдет в полную силу. Еще и еще раз повторяю, что буду рад иметь Вас своим спутником. Слышал я, что частью уже пущена новая гостиница, — значит, нет нужды ютиться у родни (это можно, и будут радехоньки, но не так хорошо для пожилых джентльменов). Если Вы еще слабы, то не пишите. (И я-то хорош — не писал Вам за это время.) Желаю Вам, дорогой друг, поскорее поправиться, воспрянуть духом и телом и — в дорогу. Ваш А. Твардовский».

«...Май буду в Москве, потом либо опять на Восток, если буду вполне готов для этого, либо ограничусь поездкой на Селигер, в которой очень был бы рад Вашему участию, мы ведь собирались с Вами еще когда! Вот покамест все, дорогой Иван Сергеевич. Ваш по гроб жизни А. Твардовский».

«...Я долго собирался в Смоленск и уж совсем было собрался, а сегодня уезжаю — по велению директивных органов — в Италию, недели на две. Таким образом, в См-ск я поеду в июне. Может, вместе, Иван Сергеевич? Откликнитесь! Ваш А. Твардовский. Обнимаю Вас, мудрый и добрый друг».

Я бывал у Твардовского в Москве в его квартире и на его даче. Иногда он приезжал в Карачарово вместе с семьею, привозил свою младшую дочь Олю. Девушка эта очень нравилась мне своей скромной красотою, умением хорошо держаться. Помню, как-то раз я вез на моей машине (тогда я еще был зрячим) Твардовского и его младшую дочь в наш городок Конаково. Они сидели на заднем сиденье и пели народные смоленские песни. Голос Твардовского и нежный голос Олечки сливались в музыкальное единство. Помню еще, как однажды мы шли втроем по лесной дорожке, над которой высились деревья. Над деревьями и над нашими головами сияли яркие звезды. Помню, Олечка остановилась и, любуясь на звезды, стала говорить что-то очень близкое и понятное мне. Я что-то ответил ей, и все мы долго стояли, подняв головы и любуясь на звездное чудесное небо. Твардовский не раз вспоминал об этом, и каждый раз особенное возникало во мне чувство. Я понимал, что дочь Твардовского похожа на своего отца.

Уже незадолго до своей роковой болезни Твардовский вместе со своими друзьями приезжал ко мне в Карачарово. Мы долго разговаривали, шутили. Александр Трифонович читал свои последние стихи.

Кто знает — быть может, нас с Твардовским сближало наше происхождение, родная смоленская земля. Отец Твардовского, как известно, был кузнецом. За лихость в работе, за его смекалку крестьяне называли отца Александра Трифоновича «паном Твардовским». Так назывался в прошлые времена герой всюду продававшейся лубочной книжки «Пан Твардовский», продавший якобы свою душу черту. Имя легендарного пана Твардовского сохранилось и за нашим поэтом. Твардовский рассказывал мне о своем отце, о своем брате — большом и искусном умельце.