Давно минувшее

–Катя, Катя. Он меня так любил. Да, любил…

Семейная драма оставила в душе глубокий след. Без отца никто не руководил нашим развитием, никто не следил за чтением книг: мать ведь никогда не читала. И я с жаром накинулась на чтение романов. Записалась в городскую библиотеку и залпом поглощала всё, что носило заманчивое заглавие. Читала о любви. В гимназии нам давали Майн-Рида, Диккенса, Фенимора-Купера, – обычный круг произведений для детского чтения. Таких вещей я не любила. Приключения не интересовали. А вот это – драмы, трагедии, глубины личных переживаний и всякого рода сложностей – захватывало сильно. Очень рано усвоила книжную мудрость: где любовь, там и драма. Никакой вечной любви не существует. Самая ранимая, самая непрочная в жизни вещь – любовь.

Позднее, когда я уже всецело ушла в общественную жизнь, мне часто приходилось выступать по «женскому вопросу», по вопросу о браке и т. д. По положению своему – в лагере радикальной русской интеллигенции – твердо защищала правовые основы свободного брака, брака по любви, свободу развода и т. д. А в душе всегда жило горькое сознание: но ведь это только формы, только внешнее выражение чего-то бездонно-глубокого и сложного… Вполне ли разрешает эта формальная свобода психологические противоречия, упрощает ли сложности в этой самой тонкой и самой интимной области человеческих переживаний?

Нет, конечно, нет. Трагедия метерлинковских Аглавены и Селизеты остается в силе при самых свободных формах брака… Очевидно, должны измениться не только эти формы, но и психика человека.

А дети? Дети? Эти невольные участники чужих переживаний?

Как-то мне пришлось довольно близко наблюдать драму в семье большого русского писателя. Он оставил свою красавицу жену и сошелся с другой. От первого союза был сын. Его жена поступила не так, как моя «дикарочка» мать. Она привозила своего сына в новую семью отца и не порывала с ним связей. Одним словом, всё складывалось по рецепту передовых людей. И вот слышу… Рассказывает мне моя знакомая, тоже разошедшаяся с своим мужем и оставившая при себе дочь.

Вы знаете, – говорит она мне, – я ведь – легкомысленна. Не признаю насилия. Разлюбил – уходи… А вот вчера меня просто перевернул детский разговор… Сидит моя Нина с Игорем. Ну, подумайте: одному 14 лет, другой – 11. И что говорят! Меня они не видели, а играли в шашки. Игорь заявляет:

Когда я вырасту большой и женюсь, я всегда буду жить с моей женой. И никогда не оставлю своих детей.

Я тоже! – горячо говорит моя Нинка.

Да, не оставлю… Я так бы хотел жить вместе с мамочкой и папой. И чтобы не было… И чтобы не было… чужих.

И знаете, – продолжала моя знакомая, – разговор этих маленьких мещан меня глубоко взволновал. Неужели эти ребята так остро переживают наши семейные неурядицы? Это же – удивительно! Ну, что они в них могут понимать?

«Кое-что всё-таки понимают», – сказала я. И так остро всплыло в памяти прошлое моей собственной семьи…

Жизнь без отца

Через несколько дней после ухода матери от отца А. И. Городысская сообщила утешительную в нашем положении весть: место для матери нашлось. Все эти дни добрая женщина бегала по Саратову, использовала всё свое влияние в городе и место отыскала. Она предложила матери немедленно отправиться к жене саратовского предводителя дворянства, В. А. Кривской, председательнице женской организации – «Дамского попечительства о бедных». Это попечительство имело несколько богаделен, приютов и бюро для приискания мест трудящимся женщинам. Туда и пошла моя мать. А на другой день мы уже были под крышей нашего нового дома.