Давно закончилась осада…

Дошло уже до того, что Коля пообещал (совсем уже со слезами): если тетушка заставит его унести пистолет, то он унесет — пожалуйста! — но домой после этого не вернется. Останется жить в какой-нибудь разбитой хате. Татьяна Фаддеевна прореагировала безжалостно:

— Ты там умрешь от страха в первые пять минут!

— С пистолетом не умру!

К счастью, пришел в гости доктор Орешников. Со свойственным деликатному мужчине спокойствием разобрался в причине спора. Уговорил Татьяну Фаддеевну и Колю умерить горячность. Осмотрел пистолет. Подтвердил, что «этот музейный экспонат» и в самом деле не опасен.

— Если, конечно, не пытаться заряжать его порохом и пулями. Но, я надеюсь, Коля достаточно благоразумен…

Коля тут же поклялся в своем благоразумии. И, катясь дальше по наклонной плоскости греха, с жаром наврал, что у него нет никаких боеприпасов. Мало того, он вынул из куркового зажима кремешок (поскольку помнил о запасном) и торжественно бросил его на кухне в мусорное ведро.

Тетушка с мучительным стоном сдалась. При условии, что, когда она дома, «этого предмета не должно быть на стене». Коля тут же затолкал пистолет под свой диванчик…

А на ночь он положил пистолет под подушку. Опять захотелось плакать, Коля всхлипнул, погладил деревянную рукоятку, будто шейку живого существа. Но… пистолет не отозвался на ласку. Он лежал под подушкой, холодный и твердый. Чужой.

Почему?

«Выходит, ты заранее все рассчитал?» — вспомнился Женин вопрос.

«Ну и что? Разве нельзя рассчитывать заранее, когда заключаешь пари? Разве это нечестно?»

«Отчего же нечестно? Все по уговору…»

Коля опять потрогал пистолет. А будет ли он защитой от страхов? Почудилось, что да. Коля представил ночные развалины, и они теперь показались ему совсем не такими жуткими, как прежде. И если даже идти к могиле капитан-лейтенанта Банникова, то с пистолетом не так уж боязно… Однако же какое-то сомнение продолжало точить Колю. Он так и не разобрался, уснул.

Утром в школе было много разговоров о вчерашнем пари. Спрашивали Колю, правда ли, что выпуклая льдинка дает огонь. Коля не скрывал, что вычитал об этом в книжке. Фрол в разговорах не участвовал. Будто его все это не касалось. Женя тоже не заводил разговора о пистолете, даже не спросил, как отнеслась к нему тетушка. А вообще-то он держался обычно, разговаривал как всегда, по-дружески. Только… только показалось Коле, что Женя иногда слишком быстро отводит глаза. Но, наверно, и вправду только показалось. Немудрено после вчерашнего…

Дома Коля опять водрузил пистолет на стену — Тё-Тани не было.

— Побудь здесь хоть немного, — шепнул он пистолету.

Вещи иногда умеют мысленно разговаривать с людьми. И Коля понимал, что с Фролом пистолет, конечно же, разговаривал. Но сейчас пистолет молчал, глядя вниз длинным опущенным стволом…

А собственно говоря, как он сумеет помочь Коле одолеть его страхи? Не будешь же таскать его каждый раз собой, когда надо идти по темной улице. Да и не ходит Коля один… И боязнь экзаменов пистолетом как прогонишь? Ведь не станешь палить в хрестоматию по греческому языку! И не потащишь его с собой в гимназию!.. Можно взять пистолет разве что в баню, если пойдешь мыться один. Но и там от него какой прок? Стрелять в трюмника Ерофейку, если тот вдруг высунет голову из-за печки? А зачем? И как потом жить, если по своей трусости погубишь безобидное добродушное существо? (Да и нет на свете никаких трюмников!)

А Женин уходящий в сторону взгляд? Словно тому неловко за Колю. Может, и почудилось, а может… Смирный и застенчивый Славутский в вопросах совести всегда чуток, будто магнитная стрелка. Может, и не скажет ничего, а в глазах читается: «Это нехорошо…»

Значит, появилась в их дружбе трещинка? Пускай самая незаметная, а все-таки…

Коля затолкал пистолет за поясок и стал одеваться.

Фрол жил в двух сотнях шагов от Колиного дома, в косой приземистой хате под ярко-рыжей черепицей. Когда Коля подошел, он таскал на сколоченных из трех досок санках закутанную сестренку. Покосился, сказал неловко:

— Вот катаю, пока зима. А то не сегодня завтра все потает… — Санки скребли полозьями то по слежавшейся полоске снега у ракушечной изгороди, то по мерзлой земле.

— Фрол, держи… — Коля рукоятью вперед протянул пистолет.

Фрол уронил веревку, сдвинул на затылок суконную шапку.

— Это… с каких щей?

— Ну, с таких… Все равно он твой. А не мой… Я же чувствую… И тетя Таня не позволяет.

Фрол привычно щелкнул по губе.

— Это ваше с тетушкой дело. Я-то при чем? Что утеряно в спору, то обратно не беру. Может, в Петербурге не так, а у нас это не по закону…

— Да оставь ты Петербург, — с досадой сказал Коля. — Я потому и отдаю… что спор был неправильный. Вот как раз не по закону. Я же заранее знал, что ты проспоришь. Все подготовил. Не было никакого риска.

— Ну, это всегда так и бывает, — усмехнулся Фрол. — Помню, мне Адам говорил: если двое бьются об заклад, один всегда дурак, а другой подлец…

— Значит, я подлец?!

Фрол вдруг сильно смутился.

— Я же не про тебя… Просто поговорка такая. Ну… в ней все же есть кой-какая правда.

— А я не хочу такую правду! Вот и забирай!