Давно закончилась осада...

Неужели и правда выстрелит, скотина? Добраться бы до дыры! Этим лазом в каменном заборе Оська пользовался, когда у ворот был незнакомый вахтер.

Дыра была в самый раз для мальчишки, а громиле придется попотеть. Оська с разбега толкнул себя в отверстие, ободрал о ракушечник локоть и ногу, но не потерял ни мига. За стеной — уже не портовая территория, а жилой район. Вверх уходил тесный переулок: побеленные заборы, зеленые калитки. Там, наверху, рыночная площадь, от нее ходят автобусы. Прыгнуть в отходящий — и привет. А в случае чего, люди заступятся за мальчишку. Не очень-то горожане любят всяких камуфляжников с автоматами…

Сердце бухало, но силы еще были. И даже азарт был: попробуй догони!

А громила попался настырный. Видать, заело, что упускает салажонка. Протиснулся-таки следом. И опять башмаки бух-бух-бух!

— Догоню… оторву все, что есть… гнида…

Посреди переулка валялся сухой лошадиный череп. Откуда он? Неважно! Оська пяткой толкнул череп назад, под ноги врагу. Тот запнулся, выругался по-черному (или по-коричневому?). И все равно не отставал. Дыхалка у бандюги была тренированная. А у Оськи дыхание уже кончалось. Но все же он рвался вперед. И зеленые калитки по сторонам мелькали, как сорванные ветром листья… И вдруг одна впереди распахнулась!

Двое мальчишек выскочили навстречу. Поймали Оську в две охапки. Дернули за собой. Он оказался за калиткой. А она — трах! — захлопнулась наглухо. Один мальчишка с маху заложил в скобы тяжелый брус. Серый пес-чудовище подлетел, взревел яростным лаем. Не на Оську, а на удары, которые посыпались в калитку снаружи.

Ребята дернули Оську в сарайчик. Пес на дворе бесновался.

— У того гада автомат. Пристрелит собаку, — выдохнул Оська.

— Не посмеет, — уверенно отозвался старший мальчишка — круглолицый, с дерзкими серыми глазами. — Это будет нападение на частный дом. За такое сейчас не хвалят.

Младший хихикнул. Он был ростом с Оську, смуглый, с черным ежиком волос и широким ртом. Поманил Оську за поленницу мелких акациевых дров:

— Айда…

И тут Оська забоялся. Не попал ли он из одной беды в другую? Плен у чужаков — дело безрадостное.

Кто они?

Старший был в изодранных джинсах и обвисшей тельняшке. Младший в красно-синей юнмаринке, но замызганной, порванной и “по-соленому” подпоясанной широким флотским поясом. Босой, с перемазанными чем-то вроде мазута ногами…

Пес на дворе, однако, не смолкал. А в калитку опять бухнули — раз, другой…

— Айда, — повторил чумазый. И Оська шагнул за ним.

5

За поленницей была дверь — еле заметная, под цвет каменной стены. Сразу и не разглядишь. Дверь ушла в глубину. Старший замигал фонариком и шагнул через порог. Младший за ним. Приглашающе оглянулся на Оську. Тому куда деваться? Шагнул тоже. Хотя опасение нарастало в нем.

Сначала был каменный коридор. Такой узкий, что можно коснуться стен локтями, если растопырить.

Шагов через тридцать коридор круто свернул, и все оказались в сводчатом подвале.

Ярко горела электрическая лампочка. Высвечивала неровный известняк стен. Пол тоже был каменный, из булыжников, похожих на панцири черепах. После уличной жары воздух казался зябким. И пахло как на скалистом берегу. В камни явно просачивалась морская влага.

Оська быстро глянул вокруг и не удивился. Под Городом было немало всяких подземелий: и древних катакомб, и пороховых погребов эпохи Первой осады, и бункеров, оставшихся от Второй Мировой. Оська знал, что наверху, рядом с рынком — остатки каменного приморского бастиона, крайнего в старой линии обороны. Сохранились две круглые приземистые башни из желтого песчаника и такая же низкая стена с бойницами. За стеной — никакой романтики: дворики, сарайчики, мастерские…

Про все это Оська подумал мельком. Его интересовали (и тревожили!) люди здешнего подземелья. Людей — кроме тех, что привели Оську — было трое. Разный и непонятный народ. Лет примерно от восьми до двенадцати. Самый маленький — полуголый, в красных трусиках — висел вниз головой на самодельном низком турнике. Его рыжие лохмы касались “черепахового” пола. Глядел рыжий на Оську сумрачно. Двое других, белоголовых, оставили круглые зеленые бутыли, которые зачем-то пристраивали горлышками друг к другу. Посмотрели тоже неулыбчиво. На одном, обормотистом, была трикотажная рубаха с бело-зелеными поперечными полосами и обтрепанные, как у Оськи, штаны до колен. А другой — не чета своему приятелю . Белобрысые локоны расчесаны на пробор, черные брючки отглажены, поверх белой рубашки синяя безрукавка, а у ворота — галстук-бабочка. Ну, будто в театр собрался. Или сам артист.

“Артист” подошел, смерил Оську спокойным карим взглядом. Спросил старшего:

— Кого это вы доставили к нам, Мамлюча?

В спокойствии “артиста” и в странном прозвище другого — “Мамлюча” какой-то! — опять почудилась угроза. Этакая деловитая безжалостность к жертве.

Длинноволосый сероглазый Мамлюча сипловато объяснил:

— Он драпал от легионера. Чуть не попал к нему в лапы. Но достался не ему, а нам.

“Достался нам”!..

Что оставалось делать?