Давным давно была...

«Серенький, герой ты наш, здорово!

Пишу тебе я — Иван Овчаренко. Ты не видел и не представляешь, что творилось в нашей разведроте… да что в роте, в дивизии, когда Сафронов из госпиталя написал (его за день до тебя зацепило, помнишь?), что ты живой! Мы просто обалдели (так пищу потому, что вдруг кто из сестричек прочитает) все! Вот, письмо написать не дают, майор Смирнов карандаш отнимает. Да! Он теперь у нас майор…

Серый, леший тебя раздери! Молодчина, что выжил! Мы ещё покажем этим, по чём пирожки с котятами! За тот поиск всех представили к наградам, так что жди орден! Готовься, будем „мыть“ его по полной программе.

Овчаренко тут меня стуканул, а сам-то старшина! Теперь сидит лычку пришивает…

Потихоньку жмём фрица, но они тоже не дятлы. Позавчера пытались пройти нитку — нарвались на мины…Саперы только проверили всё, говорили — нет ничего, а тут раз… и всё. Петров сразу, а Осипова до санчасти не донесли. Вот так. Ну ничего! Живы будем не помрём! Ждем тебя, но я слыхал, что вышел приказ, по которому всех сынов полков будут отправлять в тыл, в суворовские училища. Ну, как бы ни получилось — мы тебя разыщем, будь спокоен! Бывай!»

А дальше стояло с десяток подписей.

Серёжка откинул голову на подушку. Как приятно прочитать еще раз Он был пятым в офицерской палате. Грудь и плечо ещё кровоточили, оказывается пуля попала под углом, снизу вверх, (адъютанта полковника ухитрился достать пистолет из за голенища сапога, когда он бросился на него и даже выстрелил 2 раза) в левую часть груди и вышла 5 сантиментах ниже плеча, вторая только черканула по ребрам. Главный врач Санитарного Эвакогоспиталя СЭГ — 1857 Владимир Владимирович Гемпель так и сказал: «Повезло. В рубашке родился. И как я понимаю, не один раз? По моим прикидкам, раза три…»

Майор Гемпель строго-настрого запретил Серёже вставать с кровати (а Сережке надоели утки — обтирки), лежащего рядом, выздоравливающего капитана — танкиста, попросил последить за тем, чтоб «Воробей не улетел», что тот педантично исполнял (как немец, какой-то). Дверь открылась и в палату вошла молодая, красивая медсестра Шурочка со шприцем и снаряжением для уколов.

— О-о-о! Сергей — Воробей, дружище ситный! А вот и Шурочка с ремонтным набором по твою ж… кормовую часть! — заулыбался рыжеволосый лейтенант, лежащий у окна.

— Если хочешь быть здоров — заголяйся! — поддержал его танкист, подмигнув Серёжке. — Голым задом сядь на шприц и вращайся!

— Ну, товарищ капитан, все Вы знаете! У Вас «ж…опато» больше!

— Чего — чего??? — опешил от такой наглости капитан.

— Ну, у Вас — же — опыта — больше! — четко повторил сказанное Серега.

Вот теперь уже ржали над капитаном…

— Ну, хватит! — прервала их шутки медсестра. — Хватит гоготать над парнем.

— Шурочка, всё, мы умолкаем! — каясь, лейтенант сложил на груди руки. И всего за один ваш нежный взгляд, а может поцелуй…

— Валенком, по наглой рыжей морде! — отшила его Шурочка, смех прекратился, и она скомандовала. — Ну, Стреляный Воробышек, поворачивайся на живот! (В госпитале иначе, как «Стреляный Воробей», его не называли. Это прозвище приклеилось к Серёжке с лёгкой руки главного врача, посчитавшего его ранения.)

— А может не надо, а? — попробовал отвертеться от укола Серёжка. Его традиционная отмазка вызвала в палате очередной приступ веселья.

— Нет, ну вы посмотрите на него! — всплеснула руками девушка. Как под пули лезть, так ему не страшно, а один маленький укольчик — больно и страшно! Бог ты мой, он ещё и упирается! Давай — давай, поворачивайся и скидывай одеяло. Ой, нет, ну что твориться! Он ещё и краснеет, стесняется! Будто я его не видала «в чём мамка родила»! А два месяца чуть живой лежал — кто за тобой ухаживал, а?

— У-ой! Мама…

— Вот, а трясся — то, делов — то! А будешь упираться — пожалуюсь товарищу майору!

Суворовское.

Заместитель начальника Калининского суворовского училища, подполковник Богданов, дочитав, положил бумагу на стол.