ДАзайнеры

– Послушайте, но вы ведь можете как раз об этом и писать, если хотите. Но я опять же не согласна с такой постановкой вопроса: что значит женщина или мужчина? А как же Человек? Мы же ведь все время ведем речь о Человеке. Причем тут половые признаки?

– Господи, да это же ведь только в теории есть Человек вообще, а в жизни его нет. Есть мужчины и женщины – как вы не хотите этого признать? Да вся жизнь – это вот эти самые взаимоотношения мужчин и женщин. Страсти и хаос движут вашим мифическим Человеком.

– Ну уж нет, – Дама тоже встала, и они бесцельно стали двигаться в сторону горизонта. – Страсти и хаос – это удел примитивных мещан, не способных контролировать свою природу. Рациональность и умеренность создают возвышенную одухотворенность, и, кстати говоря, это и делает человека Человеком.

– Ха-ха, смешно видеть, когда кто-то сначала задирает свой нос, а потом при самом же первом ничтожном столкновении с сильными чувствами забывает обо всем на свете, не говоря уж об этой пресловутой одухотворенности. Да ведь только страсть способна породить что-то живое! Гении, великие Художники – они все жили страстью, только страсть подвигла их на сверхчеловеческие идеи и творения.

– Хаос должен быть уравновешен Космосом – иначе конец всему! Страсть преходяща!

– Хаос – он живородящий – это старо как мир! И от страсти, в конце концов, рождаются дети.

– Они рождаются даже из пробирки! – усмехнулась Дама. – Кстати, у нас с вами нет детей, но это не лишает нас смысла жизни. Даже наоборот, по крайней мере это не ставит нас в один общий бесконечный ряд рождений и смертей – в этом тоже есть какая-то человеческая ограниченность. Продолжение рода – слишком примитивная задача для Человека с большой буквы.

Дама и Буффон, 2001. Бумага, тушь

– А что же тогда для вас, позвольте спросить, Человека с большой буквы, не примитивная задача?

– Когда у меня есть какая-то определенная миссия, большая и важная для всего человечества, и я точно знаю, что делаю и для чего. Вот как здесь!

– Но мы же всего лишь исполнители! Не мы все это придумали – мы снова жертвы обстоятельств и больше ничего!

– Да, но мы – часть чего-то великого и нетривиального!

– Не знаю, не знаю, по-моему, маловато для судьбы человека даже с маленькой буквы. Я бы хотел творить и управлять сам.

– Возможно, вас это еще ждет впереди.

– Мне кажется, вы что-то недоговариваете. Вы знаете больше меня?

– Ой, смотрите, я вижу там, на горизонте, какие-то фигуры, – Дама прикрыла глаза рукой и стала всматриваться вдаль.

– Подождите, точно там кто-то есть. И я, кажется, догадываюсь, кто это, – Буффон остановился и прищурился. – Пойдемте-ка.

И они ускорили шаг в сторону горизонта. Легкий бриз задул их следы на песке. Было тепло и пасмурно.

* * *

Кочубей уже несколько недель расшифровывал таинственные руны над фигурками с диска. Когда он вернулся в тот драматический день от Фортунатто, сразу бухнулся на кровать обессилевший от произошедшего, но никак не мог уснуть практически до самого рассвета. В голове метались мысли, было страшно, нервно и неуютно. Однако наутро, выспавшись, он посчитал все случившееся увлекательной авантюрой, скрасившей его не слишком перегруженную событиями жизнь. Он немедленно начал пересматривать свои научные записи, перебирать списки рунических алфавитов, сравнивать символы и выискивать нужную интерпретацию. Поскольку свою основную работу в институте он не мог просто так бросить, ему приходилось время от времени отвлекаться то на импрессионизм, то на сюрреализм, однако большую часть времени он все же был погружен в индоевропейские мифологемы.

Вообще, научная позиция Кочубея была довольно специфична. Его собственная культурологическая концепция и научные труды, на которые он опирался, относились к так называемым маргинальным, а авторитеты, к которым он часто апеллировал, были чуть ли не фигурами нон-грата. Список его любимых философов всегда вызывал некие подозрения даже у него самого, взять хотя бы Ницше, Хайдеггера и Вирта. Но так как его интересовала в первую очередь суть философских исследований, а не жизненная позиция упомянутых граждан, он совершенно не обращал внимания на разные домыслы по этому поводу. Что касается феноменологии, экзистенциализма и герменевтики, то здесь обвинения могли быть направлены лишь на их крайнюю иррациональность и мифотворчество.