Дажьбог - прародитель славян

В русском языке с этим понятием связывается целый ряд значений: от молвы, говора вообще до похвальной молвы, всеобщего одобрения, признания тех или иных достоинств и заслуг. Слово слава может прилагаться как к неодушевленным предметам хорошего или отличного качества, так и к знаменитому, превозносимому и хвалимому повсюду человека. Так, например, эпитет славный в древнерусской письменности мог обозначать «превосходный» применительно к какой-либо рукотворной вещи: «Полати зѣло славны и красны»[502]. Понятно, что прежде чем применяться по отношению к тем или иным сделанным человеком вещам, данный эпитет первоначально должен был относиться к тем или иным естественным природным объектам. Продолжая начатую выше семантическую цепочку, где термин словый (словутич) относился к рекам, мы видим, что к ним же прилагался и корень славный: «По неколицех лѣтѣх святительства своего в Великом Новегороде замысли архиепископъ Макареи мельницу поставити, гдѣ искони не бывало, на славной рецѣ на Волхове пониже мосту»[503]. Впоследствии этот же термин начинает применяться и к городу, в частности к новой русской столице: «Въ преименитомъ, славномъ и царствующемъ градѣ Москвѣ»[504]. Применительно опять-таки к городу понятие слава в значении «великолепия» или «пышности» неоднократно встречается и в других памятниках средневековой русской литературы: «Иже прежде бѣ великъ и чюденъ градъ… кыпя же богатьствомъ и славою, превзыдыи же вся грады в Русстѣи земли честью многою»[505]. В качестве максимальной степени обобщения можно было назвать славной не реку или отдельный город, а целую страну или землю: «И славна бысть вся земля во всѣхъ странахъ, страхомъ грозы храборства великого князя Дмитрея и зятя его Довмонта»[506]. Приводимые В. И. Далем пословицы фиксируют связь славы с почитанием бога как формы связи человеческого и божественного: «Славите Бога, так слава и вам» или «Богу хвала, а вам (а добрым людям) честь и слава». В значении «хвалы, благодарения, прославления» понятие слава применительно к богу встречается нам уже в древнейшей сохранившейся отечественной книге, Остромировом евангелие 1057 г.: «Даждь славу Боу»[507]. Понятно, что бог в этом контексте имелся в виду уже христианский, однако сама форма построения этого оборота невольно напоминает нам структуру имени Дажьбога, давшего, как было показано выше, человеку дар слова. Схожая идея, однако уже без данной характерной формы построения выражения, встречается нам в «Житии Бориса и Глеба»: «Яко ты еси бъ млстивъ, и тебе славу въсылаемъ въ вѣкы»[508]. В значении «величие, совершенство» термин слава употребляется применительно к богу Афанасием Никитиным в его знаменитом «Хождении за три моря»: «Богъ единъ то царь славы, творець небу и земли»[509]. Понятно, что вслед за богом данный термин естественным образом мог применяться и к его представителю на Земле: «Уподобивыпся купчю, ищущю добраго бисера, славнодержавныи Владимире».[510]Здесь сложный термин славнодержавный обозначает «знаменитый, славный среди государей». Эпитет славный вполне мог в древнерусской письменности применяться не только к царю или князю, но и к знатному, именитому человеку: «Того же лѣта убиенъ бысть въ Новѣгородѣ посадникъ, мужъ славенъ, Якун Михалковичъ»[511]. Значительной части русского народа еще в XIX в. это нематериальное качество представлялось гораздо важнее денег и даже самой жизни: «Не до барыша, была бы слава хороша», «Недолго жил, да славою умер». Псковский летописец XV в. так описывал настроения своих сограждан: «Хотя животъ свои дати на славѣ и кровь свою пролити… за Святую Троицу»[512]. В этом фрагменте обращают на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, люди готовы пожертвовать своей жизнью во имя высшего божественного начала, которое, как было показано выше, связано со славой. Во-вторых, вновь обращает на себя внимание, что оборот на славтъ, т. е. «со славой, с честью», снова соединен с глаголом дашь, опять-таки отсылающим нас к эпитету языческого бога-подателя. Понятно, что в реальных условиях того времени в первую очередь славу людям приносили воинские подвиги, хоть и не они одни. Под 1186 г. автор Лаврентьевской летописи применительно к княжеским усобицам отмечает: «Брань славна луче ес(ть) мира студна»[513].

«Здрави князи и дружина,
побарая за христьяны
на поганыя плъки!
Княземъ слава а дружинѣ!
Аминь»[514]. —
«Здравы будьте, князья и дружина,
борясь за христиан
против нашествий поганых!
Князьям слава и дружине!
Аминь» —

так заканчивает свое бессмертное произведение прославлением защитников родной земли автор «Слова о полку Игореве».