Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ)

Колесо было большое, в человечий рост. Несмеян взялся за продетую в ступицу жердь, за другой конец схватился молодой ещё, но уже попятнанный шрамами мужик — что именно мужик, а не кметь, было видно по бороде да остриженной в кружок голове. Несмеян мельком глянул на серебряные обереги на его рубахе, чуть качнул головой — мужик тоже был не из простых, да и рода известного — Моховик, войт! Ну да абы кого колесо праздничное катить не пошлют.

Купава застучала кремнем и огнивом, огонь весело вспыхнул, облизывая смолёные спицы и разгоняя сгустившиеся сумерки. Кметь и войт подождали, пока не займётся всё колесо.

— Ну? Взяли?!

Колесо покатилось по пологому берегу вниз, к тёмной воде озера. Пламя жгло, припекало, но Несмеян с мужиком докатили колесо до самой воды и только тогда бросили.

Переглянулись весело, утираясь.

— Зовут как? — отрывисто бросил Несмеян.

— Мурашом кликали, — мужик весело плеснул в распаренное лицо озёрной водой, пришлёпнул на шее комара. — А тебя — Несмеяном, я знаю. Пива выпьешь?

— А то, — весело отозвался кметь. — Если поднесёшь, чего же е выпить-то?

Мураш мигнул кому-то за спиной Несмеяна, кметь оборотился да так и замер.

Светловолосая девушка с высокой грудью подошла-подплыла, касаясь высокой травы краем длинного летника, чуть поклонилась, протягивая Несмеяну ковш. Пахнуло ядрёным густым запахом пива, Несмеян сделал несколько глотков, не отрывая взгляда от красавицы. Та самая, что вела танок, та самая, что дарила жертву Дажьбогу. И та самая, которую, по древнему обычаю пришлось бы в Дажьбоговы невесты отдать. Из-под низкого почёлка задорно блеснули на кметя зелёные колдовские глаза. Кметь протянул обратно ковш, коснулся губами готовно подставленных губ девушки, поклонился.

— Спаси боги за честь, славница.

Мураш за его спиной весело хохотнул.

— Что, кмете, понравилась девка?

— Кто такова? — тихо спросил Несмеян, глядя вслед Моховичке — коса тяжёлой золотой змеёй падала до самого пояса. — Ишь, краса писаная.

— Дочка моя, — довольно ответил Мураш. — Гордяна. Сватай, если по нраву.

— Женат я, — с неуловимым, едва заметным сожалением ответил Несмеян. — Да и не в моём возрасте женихаться, мне уж на четвёртый десяток поворотило, а ей, небось, пятнадцать?

— Семнадцать будет через месяц, — всё так же довольно ответил Мураш. — Женат он, глянь-ка… Ты же не христианин, и двух жён прокормишь. Эвон отец мой пятерых жён держал.

Старый обычай многожёнства отмирал средь кривичей медленно, теснило его христианство, толкало и отталкивало, да только вытеснить до конца не могло.

А когда стемнело совсем, по ручью вновь поплыл огонь. Плыли венки с горящими на них огоньками, а на берегу девушки сжимались от ожидания — тот ли парень выловит венок, которому обещалась. Альбо не тот.

Ловили венки с берега, кто рукой, а кто досягая палкой альбо жердью — загодя, верно, наготовили. А и то не всем везло. Иной парень, не сумев дотянуться до желанного венка, бросался в воду в чём был и настигал его в два-три взмаха рук. Девчонки бежали вдоль берега с весёлыми перекликами и насмешками над непроворыми парнями. Там трое схватили один венок да и разорвали его натрое — быть теперь потехе, кулачному бою быть, да и девке выбрать после — кто из троих ей мил покажется. А то и вовсе никто — вот позубоскалят над неудачниками после остальные невесты.

Несмеян и Купава стояли посторонь, у самого поворота реки, глядя на веселье молодёжи, вспоминая себя. И каждый, взглядывая друг на друга, словно молча говорил — а помнишь?

Помнили.

Волна плеснула, выбрасывая к ногам Несмеяна венок — уже почти потухли огоньки на нём, намокшем и мало не распавшимся от воды. Видно, никто не поймал…

С треском раздвинулись ракиты, выбежали три девушки и Несмеян онемел — впереди бежала Моховичка Гордяна, дочка Мураша. Уж не её ли венок?

Будь Несмеян молодым неженатым парнем, впору было бы схватить венок с торжеством — лучшая невеста округи. Он же чуть отступил на полшага под взглядом оторопелой жены.

Девушки остановились. Молчали, словно поражённые громом.

Гордяна сделала несколько шагов, подняла с воды венок, выпрямилась. Несколько мгновений смотрела Несмеяну в глаза. Потом чуть поклонилась и отошла обратно к подружкам. Что-то сказала, девчонки весело прыснули, и тут же порскнули посторонь сквозь ракитник — бежали парни. Начиналась новая потеха — поймать девушку да за венок с неё поцелуй стребовать.

А то и не только поцелуй.

Спать себе и мужу Купава постелила на сеновале. Когда Несмеян опустился на шубу рядом с женой, хрустя сеном, она молча поворотилась к нему и обняла нагой рукой. После двух месяцев разлуки была страстная и горячая, ластилась к Несмеяну, выгибалась, кусая губы и сдерживая стоны, царапала плечи. Кружилась вокруг колдовская купальская ночь, плыли в небе облака и звёзды, внизу, в конюшне хрустел сеном конь Несмеяна, шумно чесался под стеной конюшни Серый. А нагие тела в постели стонали, страстно вжимаясь друг в друга, жадно искали губы друг друга, бесстыдно шарили руками по телу.