De Aenigmate / О Тайне

Это последнее действительно предполагает изменение в структуре ДНК и проявление в нём упоминавшегося выше змеиного наследства в его отрицательном аспекте. Современный русский исследователь В.Н. Топоров (никоим образом не касающийся темы эзотерических сообществ) делает попытку объяснить онтологическую природу «змеиной свадьбы» в самом широком смысле слова. Разъясняя сербо-хорватский заговор «Земля землью льуби, землья землью jeлa», он обращает его к древнейшему мотиву гностиков-офитов ( — «змея»: ) о самопознании и самопоедании как соитии (в контексте Евангелия от Фомы, 65). С одной стороны, «речь идёт о двусторонней анаграммме: когда в тексте заговора явлена слово "змея", за ним возникает слово "земля" и наоборот»[331]. «Не менее показателен и глагол льюбити, особенно если помнить, что наиболее распространённое значение продолжателей праслав. l’ubiti является вторичным переосмыслением более конкретных значений»[332]. Эта любовь иная, нежели дозволенная Номоканоном «для простолюдинов» супружеская, есть, по мысли гностиков, достояние особого рода, этот же род порождающая, что находит отражение «в диахроничности связи человека и Змеи через общих для них родителей»; отсюда старинный заговор: «Да будет поклон чёрный, поклон поперечнополосатый, рождённый от себя (svajaya, от svaja, букв, "само/свое/рожденный"), коричневый поклон, поклон божественному роду»[333].

Отсюда, кстати, проистекает и принцип эндогамности и равнородности европейских королевских семейств (отсутствовавший при Меровингах, что позволяет со всей ответственностью отделить их от сферы действия падшей генетики вопреки утверждениям Ю. Воробьевского[334]), признанный в Российской Империи только при наследниках Петра Великого. В связи же с враждой между семенем змия и между семенем жены святитель Филарет указывает:

«Имя семени, перенесённое от растений к высшим родам существ, в св. Писании означает: а) потомство вообще (Б. IX, 9.11), б) одно лицо в потомстве (IV, 25), в) чад обетования (Рим. IX, 7,8), г) обетованного Избавителя (Гал. III, 16), д) иногда также рождение нравственное, то есть преемственно сохраняемое расположение духа и образа жизни (Ис. 1, 4)»[335].

Подтверждением нашего предположения является включение в генеалогию Сигиберта IV, а следовательно, и всего «меровингского» рода, более того, едва ли не в сердцевину его, семейства Лузиньянов[336], происходившего от баснословной Мелюзины. Характерно, что существо это не франкского, а кельтского происхождения, и сведения о нём как раз относятся к эпохе поздних Каролингов, той самой, о которой пишет аббат Монфокон де Виллар. Сопоставляя её со скифской (т. е. опять-таки не русской, а, скорее, славянской. — В.К.) сестрой Ехидной-Орой, Р. Багдасаров пишет: «Так же как Геракл является аналогом кельтского Кухулина, так и Ехидна-Ора вполне сопоставима с Мелюзиной, первые сведения о которой поступили через фамилию Lusignan (известной с X в.)»[337]. Дабы не входить в подробности собственно легенды, приведём два её кратких энциклопедических изложения.

МЕЛЮЗИНА, Мелизанда, в европейской средневековой мифологии и литературе фея (образ М. восходит, вероятно, к кельтскому мифологическому персонажу). Согласно легенде, М. заточила в горе своего отца, короля Албании Элинаса, и за этот грех должна была каждую субботу превращаться в змею. М. стала женой знатного юноши Раймондина, запретив видеться с ней по субботам, и помогла ему приобрести королевство (выделено нами. — В.К.). Раймондин, однако, нарушил запрет, после чего М. исчезла в облике крылатой змеи, но продолжала незримо покровительствовать своему роду. По поверью, призрак М. должен скитаться по земле до дня Страшного Суда. Роман о М., созданный в конце XIV в. по народным легендам Жаном из Арраса, был популярен в средневековой Европе (М.Ю.)[338].

МЕЛЮЗИНА. Фея, встречающаяся в легендах, иногда в виде сирены. Жан д’Аррас особо рассматривает этот сюжет в «Благородной истории Геньяна» (1393). Когда великое бедствие готово уже произойти, она издаёт голосом пронзительный крик, мгновенно повторяемый. «Именно Мелюзина была причиной того, что таинственные строения воздвигали в одну ночь толпами рабочих, которые исчезают без следа, как только работа закончена. Когда она выходит замуж, все её дети рождаются с теми или иными изъянами, а все её волшебные строения имеют некоторый дефект, как те дьявольские мосты, в которых отсутствует один камень (выделено нами. — В.К.). По-видимому, М. представляет архетип интуитивного гения, поскольку интуиция является пророческой, созидательной и чудесной, но в то же время немощной и злобной (Х.Э. Кэрлот)[339].

А вот что мы встречаем в сочинении все того же аббата Монфокона де Виллара:

«Не посягайте, сын мой, и на честь дома Лузиньянов, не приписывайте демонической генеалогии графам Пуатье. Что вы можете сказать об их знаменитой матери?