Де факто

И вот я уже стою посреди его комнаты и сквозь накатившую сонливость лепечу:

— Такой кайф поймал! Такой кайф, Герка!

— Не понимаю, — бурчит Герка, натягивая индийские джинсы. — В чем кайф–то? В том. что тебя вместе с этой шпаной на пятнадцать суток не посадили? — Настоящие — джинсы, «фирму», он носит только по воскресеньям. Ему кажется, что он говорит с сарказмом.

— Не понимаешь… — тяну я, глядя на него, как только умею, ласково, — ну, как же ты не понимаешь: ночной город, вода, лодка, девушка, перевозчик, мосты разведены, но по воздуху незримый, странный перекинут мост, куда–то в вечность…

— Иди ты на хер! — Герка звереет на глазах. — Жаль, искренне жаль, что тебя не забрали, помел бы улицу деньков пятнадцать, вот тогда словил бы кайф!

— Словил бы, Гера, — покорно соглашаюсь я. Я не огорчаюсь его злобностью, знаю, что сейчас он о ней пожалеет.

— Ладно, иди, дрыхни, — говорит он, якобы снисходительно.

— Гера, ты знаешь, как мне тебя вчера не хватало? — главное, выбить из его башки желание уйти на завод не завтракая. — Почему ты вчера не пришел? Я тебя весь вечер ждал, мы могли оказаться в той лодке вместе. А ты даже не расскажешь, где ты был.

Через минуту мы пьем на кухне чай, и он, все более распаляясь, поверяет мне историю своей вчерашней выпивки с начальником цеха, старшим мастером и начальником ОТК.

Она как две капли воды похожа на историю выпивки после получки, полмесяца назад, и так же, как тогда, начальник цеха едва не подрался с начальником ОТК, так же кричал ему: «Ты на прынцып пойдешь, я на прынцып пойду, а кто план выполнять будет?» — со смаком повторяя одно и то же матерное слово после каждого человеческого.

Герка объяснил, что на план им обоим наплевать, вопрос упирается в премию, и я, проснувшись от горячего чая, уплетая бутерброды с прихваченной Геркой из ресторана колбасой, ужасаюсь намеренью начальника ОТК лишить моего друга премии.

— Герка, хочешь я подпишу ребят — они отпиздят его?! Такой кайф будет!

— У! Как ты надоел мне с этим кайфом! — И, выхватив у меня из–под носа оставшиеся кусочки колбасы, Герка прячет их в холодильник.

Он еще мечется по квартире, а я уже залез под одеяло. В последнюю минуту–перед сном я, кажется, готов замурлыкать, но вдруг вскакиваю, бегу в одних трусах по коридору, перехватываю его у самых дверей:

— Герка, дай будильник! У меня не звонит. Я просплю!

— Сам возьми! — Действительно, я мог сам взять, мы никогда дверей не запираем. И колбасу он зря прятал.

Будильник ставлю на три, поскольку в пять у Львиного мостика…

Я представляю дело так: «Лишь только я пиджак примерю…» Нет, я представляю дело так: я выхожу из дома, дохожу до Площади труда, пересекаю ее, и передо мной открывается вид на Львиный мостик — но вот где она стоит? У входа на него? Или совсем на другой стороне? Тогда я не увижу ее сразу из–за выгнутости моста. Может быть, она встанет посередине его, слегка облокотившись на решетку, чуть переломившись вниз, к воде?

У подступа к мосту я увидел огромную толпу. Ни на мосту, ни на другом конце никаких одиноких блондинок не стояло. Толпа волновалась, люди непрерывно сновали от одной группы к другой, негромко переговариваясь, образуя мерное жужжание — что–то пчелиное было в этой толпе? Я несколько минут разглядывал «ее» с самой высокой точки моста, но потом сообразил: сюда же с самого утра сходятся те, кто сдает и кто снимает углы, комнаты, квартиры, а уж в конце рабочего дня здесь самое горячее время. Толкучка по найму жилплощади. Офицеры, студенты, абитуриенты и прочая бездомная сволочь. Так что ждать на мосту бесполезно. Глупая, злая шутка. И все- таки я спускаюсь в толпу, брожу от группы к группе. помню, что у нее на голове был платок. Белые волосы — это потом, когда платок сполз. Вглядываюсь в лица, без всякой надежды узнать — я же не мог разглядеть ее. И вдруг услышал голос, но сначала не ее, а жирный, хозяйский:

— Есть у меня комната. И ванная, и телефон, и все удобства. Но если вы не расписаны…

И вот теперь ее — с трещинкой, с надрывом:

— У нас документы поданы, какая вам разница?

— А такая, что сегодня с одним поданы, а завтра с другим!

Я обернулся, и первое, что пронеслось у меня в голове — это то, что, в сущности, тетка права: вчера был он, а сегодня буду я!

Белые прядки выбивались из–под серого пухового платка, застегнутого под подбородком на английскую булавку. Он только подчеркивал правильность овала и чудный перелив от голубизны глаз к легкому румянцу на скулах.

— Маша! — я прикоснулся к ее голове и потянул платок назад. Белые волосы рассыпались по плечам, будто им было тесно там, под платком.

— Что вы делаете? — не возмутилась, а просто спросила она. — Меня Марина зовут.