De Personae / О Личностях. Том I

И Кюммель в этой связи вспоминает о Маркионе: «Но ещё до того, как кафолическая церковь предприняла такие исследования, в середине II в. великий “еретик” Маркион дал своей церкви, отколовшейся от кафолической, завершённый канон, который состоял из сильно изменённого “Евангелия от Луки” и десяти посланий апостола Павла, столь же сильно изменённых. Однако к этой подборке посланий Павла был приложен трактат, позднее перекочевавший в латинские церковные рукописи посланий Павла, который прояснял историю возникновения этих десяти посланий Павла. Но в этих “прологах” не только даётся ответ на существенный для Маркиона вопрос о полемической цели посланий, но рассматриваются и чисто исторические вопросы о месте возникновения и адресате посланий. И этот исторический подход стал известен также средневековью через посредство рукописей Вульгаты (перевода Библии на латинский язык, осуществлённого Иеронимом. — С. З.). Не все полученные таким образом данные взяты Маркионом из самих посланий Павла; частью они основаны либо на самостоятельном предании, либо на ретроспективных умозаключениях. Тем самым в данном очень древнем тексте предвосхищена историческая постановка вопроса, которая поначалу не нашла последователей»[35]. То, что «прологи» принадлежат Маркиону или маркионитской церкви, было доказано в начале XX в. несколькими исследователями (де Брюйоном, Корсеном, Гарнаком) независимо друг от друга.

Исходным пунктом и редакторской, и комментаторской, и интерпретаторской, и, собственно, богословской деятельности Маркиона было противопоставление Закона и Евангелия, карательной справедливости, с одной стороны, и милосердной любви — с другой. Маркион с головой погрузился в фундаментальные идеи «Послания к Галатам» и «Послания к Римлянам» апостола Павла, найдя в них исчерпывающее объяснение сущности христианства, Ветхого Завета и мира в целом. Идя на риск повторения, подчеркну вслед за Гарнаком: «Когда Христос говорил о двух деревьях, худом и хорошем, которые способны давать только те плоды, которые соответствуют их природе, когда он запрещал ставить новую заплату на старое платье и вливать молодое вино в ветхие мехи, он тем самым строжайшим образом предупреждал своих учеников от попыток как–то связать Его проповедь с Ветхим Заветом; они, напротив, должны были навсегда остаться далёкими друг другу»[36]. Задача Маркиона, таким образом, заключалась в том, чтобы сделать продуктивным для познания и жизни истинное содержание проповеди Иисуса и Павла, которая была понята превратно, обременена тяжкими заблуждениями.

С чем противоборствовал Маркион? С примыкающими к поздней иудейской традиции идеями христианской церкви; с пёстрыми философемами гностиков; с инерцией ветхозаветных представлений в умах христиан. У Маркиона не было надёжной точки опоры, сравнимой по духовному статусу с Ветхим Заветом, который стали признавать даже язычники. Четыре Евангелия, послания Павла — в римской общине они пользовались «апостольским авторитетом» (уважением, связанным с тем, что они возводились к прямым свидетельствам апостолов). За ними по старшинству следовали «Деяния апостолов», «Откровение Иоанна», тексты и послания, приписываемые апостолам. Из этого разнородного материала Маркион вознамерился выкристаллизовать чистое Евангелие.

В качестве убеждённого паулиниста Маркион рассматривал христианскую церковь своего времени как стоящую на краю духовной катастрофы. Откуда исходила угроза? Маркион доказывал, что Иисус отверг Ветхий Завет и возвеличенного им Бога и проповедовал «чуждого Бога». В то время как христианство чем дальше, тем больше отождествляло обоих Богов, т. е. всё более «иудаизировалось». Евангелия, носящие имена апостолов, укрепляют это заблуждение своими россказнями. Наконец, что самое худшее, даже в посланиях апостола Павла, на взгляд Маркиона, имелось много такого, что подтверждало ложную веру, будто Христос был сыном ветхозаветного Бога, Создателя мира (Бога–Демиурга), будто в деяниях Иисуса надо видеть неукоснительное исполнение воли Бога–Отца, и ничего сверх того.