После долгих упорных поисков крестьянин нашёл кусок своей оглобли прислонённым к стене, где его и оставил даос. Что касается самого даоса, то больше его никто не видел. Толпа же просто рыдала от смеха, оценив его поучительную шутку.
— Пришёл кто-то ещё? Ох…
— Так это ты — новый телохранитель Пятачка. Ну-ну.
— У тебя какие-то проблемы, приятель?
— Нет, никаких.
— Лады. Будь я на твоём месте, парень, у меня вообще не было бы никаких заморочек.
— Ну конечно. Ты ведь и так всё знаешь. Например, то, как легко выдернуть у кого-нибудь из-под ног свободный коврик — вроде того, на котором ты стоишь.
— Ты это о чём?
— Да так, ни о чём. Просто чувствуй себя как дома.
— Без проблем.
Чтоб понять, почему даосы помогали Слабым и Униженным, необходимо познакомиться с отношением даосов к силе и могуществу, начиная от Сил Вселенной и до низших уровней. Как и по многим другим вопросам, и здесь точка зрения даосов исторически оказалась более или менее противоположной конфуцианской.
Конфуцианская концепция Силы Неба, при всей её размытости и неопределенности, содержала некоторое подобие ближневосточного, ветхозаветного Бога. Конфуцианцы называли его T'ien — «Небом», «Небесами», или «Высшим Правителем». T'ien воспринимался как мужское, иногда очень гневное и жестокое начало. Его требовалось задабривать жертвоприношениями и исполнением ритуалов. Он распределял чины и посты и наделял властью. Это он наделил верховною властью императора Поднебесной, Сына Неба. От него суверенная власть распространяется вниз и вширь: от высших чиновников — до низших, от правящих кланов — до семейств простолюдья. В своих появлениях T'ien представал как нечто сияюще-ослепительное (отсюда яркие цвета, присущие нарядам и утвари императорской семьи и членов влиятельных кланов). Зажиточность и финансовое благополучие воспринимались как награда (отсюда конфуцианское уравнивание материального благополучия с внутренним совершенством). Словом, субстанция эта оказывалась определённо устрашающей — чем-то, чего стоило скорее бояться, чем любить (отсюда требование беспрекословного повиновения высшим и старшим и отсутствие слов типа «сострадание» в конфуцианском словаре). Таким был образ Небесного Властителя или Силы Неба, представляемый конфуцианцами простым людям. На бытовом уровне это проявлялось в жестоком обращении суда с истцами, свидетелями и обвиняемыми, ни один из которых не имел права на законного юридического консультанта или защитника: все должны были стоять на коленях на твёрдом полу (иногда в цепях) перед судьёй, который, как представитель императора в местном органе власти, имел право получать доказательство или признание вины под пыткой — а поскольку согласно китайскому законодательству никакой преступник не мог быть осуждён без его собственного признания, пытка была повседневной нормой (отсюда и пошло развитие китайских пыток). После столетий такого вида устрашений большинство китайцев были склонны избегать, насколько возможно, сотрудничества с официальными правительственными органами. К сожалению, это Нежелание Открытого Участия позволило одному тирану за другим — включая нынешнюю тоталитарную бюрократии — захватывать и удерживать контроль над целой великой нацией.
В отличие от конфуцианцев, даосы воспринимали Силу Неба как сочетание женского и мужского, что символизируется и даосским символом Высшего Предела Тай-цзи — кругом, разделенным изогнутой линией на светлую и темную, или мужскую и женскую, половины. Однако проявления в естественном мире Силы Неба — того, что Лао-цзы называл «Матерью Десяти Тысяч Вещей» — всегда воспринимались даосами главным образом как действие начала женского или женственного. Нежное, подобно струящейся воде. Скромное и щедрое, подобно плодородной долине, вскармливающей всех, кто обращается к ней за помощью. Скрытое, утончённое и загадочное, подобно пейзажу, мелькнувшему в тумане. Оно не занимает постов, не наделяет никакой властью. На него нельзя повлиять или задобрить его жертвами и ритуалами. В осуществлении правосудия, как и во всех иных делах, оно работает легкими касаниями, незримо и неслышно. Как выразился Лао-цзы, «Небесный невод широк и редок, но ничего не упустит». Избегая самовлюблённости и высокомерия, оно доверяет свои самые глубокие тайны не высоким правительственным чиновникам, напыщенным ученым или богатым землевладельцам, а неимущим монахам, малым детям, животным и «глупцам». Если же можно назвать его хоть сколь-нибудь пристрастным, то неизменно — в пользу скромных, слабых, маленьких.
И это возвращает нас к Пятачку.
Как очевидно каждому, есть масса неудобств быть Очень Маленьким Зверьком. И одно из этих неудобств в том, что звери покрупнее будут пытаться воспользоваться своим преимуществом перед вами. Например, давайте вспомним известный План Кролика о Похищении Крошки Ру.