DEATH

Тихий стук папы в дверь прерывает ненадолго мои рыдания, я отрываю заплаканное и покрасневшее лицо от подушки и, надувшись, смотрю на опечаленное лицо моего папы, которое в такие моменты становится намного старше своего возраста. Мне не хочется с ним разговаривать, поэтому я молча и крепко обнимаю папу, стараясь успокоить всхлипы, которые всe ещe непроизвольно рвутся из грудной клетки.

Сегодня был особенный день – день моего рождения. Я часто просыпаюсь от ласкового голоса моей мамы, но папа всегда мне твердит, что моя мама давно мертва.

Дело о пропаже

Меня зовут Кайл, я работаю в отделе по розыску пропавших людей. По статистике ежегодно по всей стране пропадает больше семидесяти тысяч человек. При этом в течение первых месяцев мы находим восемьдесят процентов взрослых и девяносто процентов детей. В этом году наша статистика хромает на обе ноги, словно ей прострелили оба колена. Полгода назад у нас начали пропадать дети. Каждый месяц мы заводим новое дело о пропаже ребенка, когда у нас есть ещё шесть нераскрытых. Весь отдел спит по пять часов в сутки и работает в две смены без права на выходные. Знаю, у наших парней тоже есть семьи, дети и жёны. Чтобы они спали спокойно, я почти перебрался жить в свой кабинет. У всех отделов полиции и криминалистов сейчас нет ничего, кроме работы. Нет права на ошибки. И, что самое паршивое в этой истории, – у нас нет ни единой зацепки.

Я всегда гордился своей работой. Ещё полгода назад я чувствовал свою силу с каждым раскрытым делом, а сейчас у меня от усталости и отчаяния опускались руки. Наши ребята находили тела убитых детей, мы массово опрашивали свидетелей, у нас были тонны показаний, которые ни к чему не вели уже несколько месяцев подряд. Ни фотографий, ни отпечатков, ни следов от ботинок или шин. В конце сентября зарядил стабильный мерзкий дождь, который значительно усложнял нам поиски. Мои парни, хоть и падали духом, но упорно продолжали делать свою работу. Я с ужасом ждал, что в один из дней мне снова позвонят и сообщат о новом теле.

Помимо работы я очень любил свою жену. Семья всегда была моим приоритетом. И, как и любой коп, первые полгода я разрывался между домом и работой. Пока однажды я не приехал после суточной смены уставшим настолько, что Лилит нашла меня уснувшим в комнате в одежде. Наутро за завтраком у нас состоялся довольно простой разговор. Она сказала, что любит меня. Сказала, чтобы я прекратил метаться раненым зверем между тем, что мне дорого. Сказала, что всегда будет ждать меня. Сказала самые важные вещи на тот момент, которые позволили мне сконцентрироваться на работе и не чувствовать себя паршивым мужем. Сейчас я появлялся дома раз в трое суток, но всегда писал Лилит о новостях, спрашивал её дежурно о доме, интересовался её самочувствием. Я был безмерно благодарен ей за поддержку и понимание, не всем так крупно повезло с любовью всей жизни, как мне. Половина моих парней до сих пор ходила холостыми, а ещё треть уже была в разводе по понятным всем причинам.

К середине октября мы начали новое дело. Ещё одно тело, почерк тот же, улик – ноль. Отвратительность картины состояла в методах убийцы. А ещё никто из нас не понимал мотивов: следов сексуального насилия нет, только жажда бестолково кромсать тела людей, которым едва исполнилось пятнадцать лет. У нас в отделе была постоянная суета: рыдающие родители, адвокаты, криминалисты, каждый час поступали отчёты. Тяжесть ситуации давила на меня не хуже ледяной гранитной плиты: сегодня мы обнаружили тело дочери моей соседки. Соня воспитывала дочь одна, всегда из кожи вон лезла, чтобы обеспечивать своего ребёнка. Её девочка была красавицей: белокурая, вежливая, улыбчивая. Сначала мы нашли голову, отделённую от тела. Это была могила в северной части леса, на которой оставили голову ребёнка, а тело было погребено на глубине двух метров. Я сказал, что сам сообщу Соне.

Как и любой родитель, она долго отрицала случившееся. Но на опознании, когда она увидела грубый хирургический шов на шее мёртвой дочери, разрыдалась так горько, что я сам едва подавил ком в горле. Я держал Соню за плечи, а она кричала в исступлённой истерике, и я знал, что никому не успокоить мать, которая потеряла своего ребёнка. Я не мог понять Соню до конца, у нас с Лилит не было детей. И после многочисленных и безрезультатных попыток мы закрыли эту тему на неопределённое время. Я отвёз Соню домой, помог ей переодеться, пообещал, что Лилит зайдёт к ней, чтобы помочь с организацией похорон. Дождь не прекращался. Голова у меня отчаянно болела от количества дерьмовых новостей.