Дебюсси и раньше на короткое время приезжал в Рим вместе с Н. Ф. фон Мекк. Перспектива застрять в этом городе на целых два года, чтобы сочинять музыку, казалась ему невыносимой. К тому же разлуку с любимой женщиной он переживал как катастрофу.
Так же как Берлиоз, многократно проваливавшийся на Римском конкурсе, Дебюсси, чтобы сократить свое пребывание на вилле Медичи, решил выполнять все установленные требования и правила. В то же время его не покидали бунтарские мысли и желание совершить побег крепло с каждым днем. Оба композитора разрывались между стремлением к свободе творчества и необходимостью получить поддержку со стороны государственной структуры, чтобы жить в соответствии со своими потребностями. Новаторская смелость, которую практиковал Эрик Сати, требовала еще более независимого характера и полного отсутствия интереса к материалу, за который порой трудно взяться.
Итог двух проведенных на вилле Медичи лет не мог быть блестящим по определению, как Дебюсси предвидел с самого начала. «Я опасаюсь, что потеряю впустую слишком много времени и многим моим музыкальным проектам не будет суждено сбыться», — писал он Анри Ванье в феврале 1885 года. Парадокс заключается в том, что вдохновение приходит к художнику необязательно тогда, когда он имеет самые благоприятные условия для творчества, а скорее в случае, если он при тех или иных материальных и прочих трудностях чувствует себя свободным. И это становится для него источником творческой энергии. Так впоследствии и случится с Дебюсси.
«Я немного болен, и как всегда по одной и той же причине — римский воздух вредит моему здоровью, — жаловался он в том же письме. — Я так много работал, что почти надорвался, но не получил взамен ничего, кроме лихорадки, которая окончательно добила меня, оставив без сил».
И хотя бунтарское настроение Дебюсси не вылилось в открытое выступление, в особенности в начале его пребывания на вилле Медичи, он не переставал жаловаться Анри Ванье на свою судьбу:
«Я задыхаюсь. У меня совсем нет сил, чтобы освободиться от мрачного оцепенения, в которое я погружен. Оно заставляет меня видеть все вокруг меня в самом черном цвете. Это происходит не потому, что я потерял вкус к красивым вещам. Однако я не люблю их так, как надо бы любить, чтобы это шло мне на пользу.
Все это происходит со мной из-за того, что я нахожусь здесь согласно указу, который я был обязан выполнить. Я чувствую, как на меня давит тень академии[43]. Ах! Вилла Медичи вся наполнена академическими условными знаками, начиная от привратника, носящего одежду зеленого цвета, и кончая директором. Он поднимает глаза к небу с самым восторженным видом всякий раз, когда говорит об академии. А хвалебные слова в адрес Микеланджело, Рафаэля и прочих походят на официальные речи на приемах».
В 1903 году, высказав все, что думал о Римской премии с риском быть осужденным общественностью за неблагодарность, Дебюсси обрушился с критикой на всю систему присуждения награды, основываясь на собственном опыте. Он отдавал себе отчет в том, что пребывание на вилле Медичи не принесло ему ожидаемого результата. И что среди лауреатов конкурса его случай не был единственным:
«Не собираясь дискредитировать организацию присуждения Римской премии, все же можно упрекнуть академию в недальновидности… Я хочу сказать, что молодых и не окрепших духом людей хладнокровно предоставляют самим себе, нисколько не заботясь о том, каким соблазнам они подвергаются. К тому же молодые люди совсем не умеют пользоваться предоставленной им свободой. По прибытии в Рим они не располагают обширными знаниями в области музыкальной культуры и вряд ли имеют полное представление о своей профессии! И вот от этих молодых людей, уже травмированных глобальными изменениями в их образе жизни, требуют полной отдачи творческих сил как от зрелых композиторов. Это же невозможно! Если вы могли прочитать ежегодные отчеты о направлении лауреатов конкурса в Рим, то удивились бы строгости формулировок. Вовсе не вина лауреатов, что их эстетические вкусы еще не определились. Ответственность лежит на тех лицах, кто отправил молодых людей в страну, где все дышит чистым искусством, предоставив им полную свободу интерпретировать искусство по собственному разумению, как Бог на душу положит».
Из Рима Ашиль часто пишет Анри Ванье. Без всякого сомнения, молодой музыкант испытывает глубокое уважение к человеку, не только открывшему ему двери своего дома, но и внесшему большой вклад в становление его личности и расширение кругозора. И все же следует сказать, что есть что-то порочное в том, что Дебюсси поддерживает столь странную переписку с обманутым мужем. В самом деле, многие строчки в его письмах обращены больше к жене, чем к мужу. И это несмотря на то, что музыкант тайком обменивается письмами с Мари Бланш.