Благодаря дружбе с гостеприимным и щедрым Шоссоном Дебюсси получил полное представление о той жизни, о которой мечтал и которая соответствовала его вкусам и привычкам. Однако такая жизнь была ему, увы, не по средствам. Можно предположить, что именно в этот период Дебюсси расширил и углубил свои знания в области изящных искусств, научился разбираться в живописи. Он искренне восхищался работами Дега, Джеймса Уистлера, Тёрнера, а также норвежца Фрица Таулова[77]
. «Я люблю живопись так же, как музыку», — утверждал Дебюсси в письме Эдгару Варезу от 12 февраля 1911 года. Когда композитор рассказывал о своем творчестве, то охотно употреблял принятые в живописи термины. Например, это нашло отражение в названии его музыкальных произведений, в частности пьес для фортепиано «Образы», «Арабески», «Эстампы». Дебюсси водил дружбу с художниками потому, что большинство его произведений — это картины, на которых такие природные явления, как солнечный свет, облака, ветер, дождь, движение морских волн, изображены в виде звуков, аккордов, мелодий. Это было необходимо для того, чтобы воплотить в музыке чувства и ощущения композитора. Таким образом, Шоссон в какой-то степени был идеалом, к которому стремился Дебюсси, что еще больше скрепляло их дружбу. Из письма Дебюсси Эрнесту Шоссону от 7 мая 1893 года:«Хорошо, когда можно говорить обо всем и на разные темы, поскольку даже в дружбе часто ощущается некое болезненное отчуждение. Это напоминает людей, имеющих прекрасный сад и окружающих его забором из железных остроконечных прутьев. Да здравствуют те, кто широко распахивает перед нами двери. Вы мне ответите, что есть такие сады, где нет необходимости рвать цветы и выходить за ограду. Мне хочется признаться, что я всей душой люблю вас. Ваше участие в моей жизни — самое дорогое, что у меня есть! Мне трудно выразить словами все мои чувства».
На протяжении всей жизни Дебюсси испытывал потребность изливать кому-то душу. Можно с полным правом утверждать, что в 1893–1894 годах именно Эрнесту Шоссону была отведена роль доверенного лица. Ему приходилось выслушивать откровения Дебюсси, касавшиеся не только его творческих поисков и сомнений, но и неудач в личной жизни на протяжении весны и лета 1893 года.
В конце мая 1893 года Дебюсси отправился в Лузанси, находящийся в департаменте Сена и Марна, чтобы провести время в семье Шоссона. Там оба музыканта познакомились с произведениями Модеста Петровича Мусоргского, в частности с оперой «Борис Годунов». «Многими часами и даже целыми вечерами Дебюсси, не зная усталости, проводил за фортепиано, приобщая нас к этому потрясающему произведению, которое впоследствии вызовет большой резонанс», — вспоминал Раймон Бонер. Общение с Шоссоном, семейством Лёроль и Раймоном Бонером, возможно, напомнило Дебюсси счастливые дни в семействе Ванье. По возвращении в Париж музыкант не скрывал, каким благотворным было для него время, проведенное в Лузанси:
«Ах! Это воскресенье! Дорогой друг, увы, это воскресенье без вас и той божественной атмосферы, которую вы создаете вокруг себя и в которой так легко дышится, безрадостно. Если раньше я вас сильно любил, то эти несколько дней, проведенные рядом с вами, навсегда сделали меня вашим самым преданным другом. Короче, я даже не пытаюсь передать словами переполняющие меня эмоции, поскольку это будет такая лирика, которая может заставить вас усомниться в моей искренности!
Представьте себе, что даже мои глаза не хотят вновь привыкать к Парижу. Перед ними постоянно возникает некий белый дом. С какой радостью они смотрели на него! Усладой для моих глаз было множество прекрасных вещей. Вчера вечером, поедая черешню, которую я привез от вас, мне пришлось стараться изо всех сил, чтобы не заплакать. Как это было здорово и прекрасно приобщиться к вашей жизни и в какой-то степени стать членом вашей семьи! Возможно, я слишком далеко зашел и мое расположение к вам вы посчитаете слишком навязчивым? Мне так хочется понравиться вам, что я часто ловлю себя на мысли о каких-то совершенно безумных вещах» (из письма Дебюсси Эрнесту Шоссону от 4 июня 1893 года).
В ответном письме Эрнест Шоссон с таким же пылом признается Дебюсси в самых дружеских чувствах. Между двумя музыкантами установилось истинное взаимопонимание. Они были далеки от материальных соображений. Искренняя радость Дебюсси по поводу обретения настоящей семьи созвучна тем чувствам, которые испытывал Шоссон. Благодаря дружбе с Дебюсси он забыл о своей привычной меланхолии. Молодой друг был готов поделиться с ним своей бьющей через край энергией и энтузиазмом:
«Какая досада, что вас нет больше здесь! Впрочем, это единственный упрек, который я могу вам адресовать. Я так привык видеть вас! Здесь и сейчас.
Ворота, ведущие во двор дома, напрасно остаются распахнутыми. Все вокруг изменилось. Не звучит больше русская музыка, прекратились лодочные прогулки, не разыгрываются партии в бильярд…