Дебют четырёх волшебников. Книга первая

— Вряд ли из этой затеи, что-то хорошее получится. Отец разок с обменщиком связался, так потом полгода плевался, жалуясь всем подряд, что в Уходвинске все менялы — жулик на жулике.

— Твой родитель отчасти прав, — подтвердил волшебник, толкнув жалобно заскрипевшую дверь. — Но он узко мыслит. Обменщики, ростовщики и банкиры не только в Уходвинске жулики. Они везде такие. И чем крупнее город, в котором они обосновались, тем жулики наглее и жирнее.

Огонек и вправду горел. Да не один, а на полудюжине свечей в громоздком аляповатом канделябре, раскинувшим свои извивающиеся бронзовые щупальца по стене позади хозяина, со скучающим видом лениво покачивающимся в кресле-качалке за узким продолговатым столом-стойкой. Вычурность источника света сочеталась с остальной обстановкой халупы так же идеально, как шелковый наряд танцовщицы с носорогом, принимающим грязевые ванны. Но без горящих свечей здесь стояла бы такая подслеповатая темень, что хозяина запросто примешь в потемках за часть меблировки.

Эльф оказался хоть и не старым, но и юным его назвать язык не повернется. Так, средневозрастное нечто. Возможно, что он всё же был гораздо моложе, чем выглядел: сумрак хорошо наловчился искажать действительность. Хотя выглядел длинноухий, надо признать, паршиво, точно шуба, провисевшая в пыльном и затхлом шкафу уже не один десяток лет на радость прожорливой моли. Черты лица обменщика казались расплывчатыми и трудно запоминающимися, словно прикрытыми легкой туманной дымкой от любопытных глаз. Длинные волосы, зачесанные назад, прилизанные сверху и собранные в два хвоста на затылке, блекло отсвечивали сединой, в тусклом свете казавшейся грязно-серыми лохмотьями паутины, прилипшей к прическе. А тонкие малокровные губы хозяина, плотно сжатые и чуть изогнувшиеся в пренебрежительной ухмылке при виде входящих посетителей, не прибавили очарования к общему впечатлению.

— Чем могу помочь? — негромко проскрипел или хозяин лавочки, или его кресло-качалка, сразу и не разберешь.

Анкл молча стянул со среднего пальца на правой руке массивный платиновый перстень с крупным желтым бриллиантом, после использования заклинания при освобождении Айки от пламенной любви миленьких односельчан превратившийся в самое заурядное украшение. Затем перстень с глухим стуком опустился на стол-стойку вблизи от равномерно раскачивающегося носа обменщика. Опыта ведения дел длинноухому, по всей видимости, занимать не приходилось. Кресло по-прежнему плавно моталось взад-вперед, скучающее выражение на лице эльфа не дрогнуло ни единой, пусть самой незначительной мышцей. Он даже ухом не повел. И вправду, хитрожоп ушастый! Вот только крохотная азартная искорка, мимолетно сверкнувшая в блекло-зеленых глазах, наполовину скрытых под тяжелыми, малость припухшими веками хорошо замаскировавшегося алкоголика, не ускользнула от внимания волшебника.

— И на кой оно мне сдалось? — вяло поинтересовался длинноухий, лихо откинувшись назад так, что кресло, того и гляди, опрокинется навзничь. Упершись ногами, обутыми в старые стоптанные мокасины, в край столешницы, эльф выудил из недр одежды заранее наполненную трубку, больше похожую по размеру на небольшой черпак для розлива компота, и, не глядя, цапнул первую попавшуюся под руку свечу из канделябра над головой. Небрежно-показушным щелчком откинув серебряную крышку на чаше, обменщик поднес огонек к отверстию и со сладострастными причмокиваниями, скорее подходящими к совершенно иным моментам жизни, раскурил трубку. Затем он так же вслепую вернул огарок на прежнее место, ловким движением воткнув его в канделябр. — Мне их солить что ли, эти ваши кольца, браслеты и цепочки? Тащат и тащат сюда всё подряд, что хоть немножко блестит на солнце. Нет бы заглянули обменять, к примеру, большепузовские золотые пупы на мандыкские серебряные тугры. Или аглитские фунтяки на амерские доллы? Сейчас как раз самый выгодный курс обмена для них: за один фунтяк полтора долла дам. В крайнем случае, можно обменять любые эти местечковые деньжата на полновесные метафские златы, которые везде в ходу. Но как же, дождешься! Тащат и тащат побрякушки…

Продолжив вновь раскачиваться, только теперь с гораздо большей амплитудой и порядком возросшей скоростью, длинноухий с показным сожалением описал свободной рукой, не занятой трубкой, вокруг, точно приглашал непрошенных гостей полюбоваться на горы драгоценных цацок, там и сям красующиеся прямо на полу тесноватой лавчонки.