Дебютная постановка. Том 2

– Я сказал, что разговоры могли пойти из-за дачи, но не сказал, что я ее купил, – проворчал Губанов. – Речь о той даче в Успенском, которую мы снимали когда-то. У хозяина, спивавшегося художника, никого не было: ни жены, ни детей, ни родни, с которой он поддерживал бы отношения. Со всеми переругался, оборвал контакты. К началу девяностых он был уже совсем больным. По старой памяти я ему помогал чем мог. В девяносто первом разрешили приватизацию квартир, я помог с оформлением бумаг, художник квартиру приватизировал и сразу продал, а сам переселился на дачу. При продаже мы тоже помогали, проверяли покупателей, следили, чтобы не обманули. Я его отговаривал от этих шагов, объяснял, что на даче он зимой один не проживет, здоровье уже не то, чтобы с дровами возиться, воду греть, да и вообще… Но он не послушался, сделал по-своему. Мы с Юркой, сыном, регулярно ездили, проведывали его, возили продукты, дрова кололи. Надеялись, что денег от продажи квартиры хватит надолго, но просчитались. Художник наш быстро все спустил, любил большие компании, всех угощал. Приезжал в Москву и водил своих приятелей по ресторанам. Ничего уже не соображал, мозги все алкоголем пропитались, а дружки и рады нажраться на халяву. В девяносто третьем, примерно месяца за два до событий в Белом доме, оформил проживание в Доме ветеранов Худфонда. Это что-то вроде дома престарелых для заслуженных живописцев. Понял, что еще одну зиму он на даче не протянет. Оформил завещание, дачу мне отписал и переселился. В Доме ветеранов прожил меньше месяца и умер. Наверное, чуял, что конец близок, и побоялся умирать в одиночестве в пустом доме. Вот такая грустная история. Через несколько лет я эту дачу продал, чтобы решить жилищную проблему и свою, и Юркину. Из стоимости наших с ним квартир и дачи получилось два очень приличных жилья. Мне-то много не нужно, а вот у него семья, дети.

Звучало вроде бы убедительно. Но Петра не покидало ощущение, что Губанов в чем-то обманывает. Или чего-то недоговаривает. Или лукавит. Или скрывает. Одним словом, что-то здесь не в порядке. Тот факт, что дачу он не купил, а получил по наследству, совершенно не отменяет возможности взять взятку за назначение на сладкое место. И у Галины Викторовны Демченко могли быть все основания ненавидеть полковника Губанова, который либо взял деньги у ее мужа, пообещал посодействовать и не выполнил обещанного, либо продался другому кандидату, который заплатил больше.

Но Николай Андреевич сказал: «За других не поручусь». Вполне объяснимо: он не мог быть единственным, от кого зависело успешное прохождение приказа по инстанциям. И совсем не обязательно, что назначение проплатили кому-то одному. Могли заплатить нескольким людям, и не только в кадровой службе, но и в самом Управлении по борьбе с наркотиками. А что, если все трое офицеров на фотографии – как раз те самые, кого Галина Демченко обвиняет во взяточничестве? Губанов и еще двое.

«Куда меня заносит? Я занимаюсь убийством Садкова, а не взятками, которые брал Губанов, – попытался остановить себя Петр. – Да пусть он хоть миллионами брал, меня интересует следователь Садков, а не бывший кадровик».

Но ему хотелось довести начатое до конца. Вот сейчас он задаст еще один вопрос и закроет тему, иначе мысли о ней будут постоянно лезть в голову и отвлекать.

Петр достал из сумки фотографию, прихваченную из дома. Ту, на которой были все трое.

– Посмотрите, Николай Андреевич. Узнаете себя?

Губанов вытащил из кармана очечник, нацепил на нос очки, всмотрелся. Усмехнулся:

– А я ничего был в те годы. Что за снимок? Откуда он у тебя? Венки… Похороны, что ли?

– Да, похороны Садкова. Вы говорили, что не были знакомы с ним. А на похороны почему пришли?

– Так было нужно. Так откуда фотография-то? Где взял?

– Украл, – без всякого смущения признался Петр. – Позаимствовал без ведома хозяйки, Галины Демченко.

Губы старика тронула легкая улыбка.

– Шустрый, однако. И зачем ты ее спер?

Петр вопрос проигнорировал и задал встречный:

– Кто эти мужчины? Вот этот, – он указал концом ручки сначала на невысокого подполковника, затем на молодого офицера, – и этот. Ваши коллеги по работе в Управлении кадров?

– Какие кадры, ты что! Это Михаил, мой брат. А молодой – мой сын Юрка.

Приехали. Николай Андреевич не был знаком с Садковым. А его брат и сын, выходит, были? Иначе зачем семейству Губановых являться на похороны следователя в полном составе? Прокуратура и МВД – разные ведомства. Можно прийти на похороны коллеги, с которым ты незнаком, просто из уважения или солидарности, но являться на прощание с совершенно посторонним человеком, работавшим в другой структуре, с человеком, которого ты в глаза не видел и ни словом с ним не перемолвился, это, знаете ли…