Дебрифинг президента. Допрос Саддама Хусейна (ЛП)

Я просмотрел список тем, которые мы уже обсуждали, и решил вернуть разговор к тому, что Саддам поначалу отказывался обсуждать в деталях. Химическая атака на Халабджу, совершенная в марте 1988 года в отместку за поддержку курдами Ирана, унесла жизни почти пяти тысяч человек. Кампания проходила под общим командованием двоюродного брата отцовской линии, Али Хасана аль-Маджида. Эфраим Карш и Инари Рауци, авторы одной из лучших ранних биографий Саддама, писали: "К концу ирано-иракской войны... ...более половины деревень и многочисленные города Курдистана были разрушены, а их население депортировано. Около полумиллиона человек были размещены в легко контролируемых поселениях или в концентрационных лагерях на юго-западе иракской пустыни". Призрак крупного иранского прорыва в Курдистане заставил Хусейна применить газ в беспрецедентных масштабах против курдского города Халабджа. "Когда густое облако газа, распространяемое иракскими самолетами, испарилось в чистом небе, телевизионные съемочные группы были спешно доставлены в город иранцами, и мир узнал о всех масштабах этой ужасной резни".

Саддам не хотел говорить о Халабдже не только потому, что это было классифицировано как геноцид, но и из-за его исповедуемой любви к курдам. Когда я снова заговорил об этом, он сделал сердитое выражение лица и сказал: "Идите и спросите Низара аль-Хазраджи", командующего войсками в Халабдже. Когда я сказал Саддаму, что Хазраджи здесь нет, а Саддам есть, и поэтому я спрашиваю, он пожаловался, что это допрос, а он не хочет подчиняться допросу. Я был разочарован, потому что обсуждение Халабджи могло бы многое рассказать нам о Саддаме, например, чего он надеялся добиться и понимал ли он всю серьезность такого курса действий, и это только два вопроса. Я был полон решимости заставить его говорить об этом. У курдов было равносильно преступлению против человечности и служило доказательством того, что у Саддама было оружие массового поражения и он был готов применить его даже против соотечественников-иракцев.

Пытаясь снизить температуру, пока я искал другой способ поговорить о Халабдже, я сменил тему на Совет революционного командования - высшую руководящую политическую структуру в Ираке. Саддам был председателем РКС с 1979 года, и, хотя он также был президентом страны, председательство в РКС было настоящим центром власти в баасистском правительстве. Он ответил, что по Конституции РСС является высшим должностным лицом, но затем отступил от своих обычных замечаний о том, что Национальная ассамблея принимает законы, которые иногда отменяют решение РСС. Он сказал, что хочет поощрять распространение политических партий в Ираке. Этой темы Саддам придерживался постоянно. Он хотел убедить нас в том, что он настоящий иракский демократ и что его усилия по созданию плюрализма в иракской политике были сведены на нет вторжением США. После еще одного часа беседы я наконец заставил Саддама рассказать мне, что он возглавляет Совет революционного командования и что его приказы необходимы для утверждения решений РКС.

Это дало мне возможность сделать то, что я так долго искал. Я спросил Саддама, было ли решение о применении химического оружия в Халабдже принято в РКС или где-то еще. Саддам был в ярости. Я загнал его в угол, и ему предстояло либо признать, что он одобрил нападение, либо признать, что он не полностью контролировал ситуацию, как он только что утверждал. "В чем заключается ваш вопрос?" - потребовал он. Я ответил: "Расскажите мне о решении применить химическое оружие в Халабдже. Обсуждалось ли это на РКС?" К этому времени Саддам был настолько взвинчен, что тяжело дышал. Затем он взорвался: "Когда мы услышали о Халабдже, мы подумали, что эти сообщения - иранская пропаганда. Поэтому мы не обсуждали это в РКЦ. Мы всегда были озабочены освобождением наших земель. Вы говорите, что это было решение, принятое Багдадом? Если я решил принять такое решение, то я его приму, и я не боюсь ни вас, ни вашего президента. Я сделаю то, что должен сделать, чтобы защитить свою страну!"

Он сложил руки в знак того, что тема закрыта, но затем повернулся ко мне и усмехнулся: "Но не я принимал это решение". На этом мы решили завершить брифинг на сегодня и, как обычно, постарались закончить его на неконфликтной ноте. Я спросил Саддама о каком-то безобидном вопросе, но он был слишком зол, чтобы даже попытаться ответить. Мы позвали охранника, и когда Саддам вышел из комнаты, он посмотрел на меня, сердито надвинул капюшон на голову, а затем рывком поднял руку, чтобы солдат взял его под руку и отвел обратно в камеру. Мой босс был в восторге. Мы наконец-то проникли под кожу Саддама.

За свою жизнь я разозлил немало людей, но никто никогда не смотрел на меня с такой убийственной ненавистью, как Саддам в тот день. Он был под замком, но и это пугало. В то же время что-то не давало мне покоя в связи с этим обменом. Я перебирал его в уме несколько месяцев после этого. Чем больше я думал об этом, тем больше моя интуиция подсказывала мне, что в словах Саддама есть доля правды. *******